— Здравствуйте, тетя! — пискнул Фип. — Можно мне спросить у вас одну вещь?
Бабочка (ты, конечно, догадался, что это была она) была такая большая, что не испугалась Фипа.
— Спрашивай, вежливый малыш, — сказала она.
— Тетя, вы — птица? — спросил Фип и тут же понял, что сказал что-то неподходящее.
Бабочка взмахнула крылышками, словно собиралась улететь.
— Не улетайте, тетя! Пожалуйста! Пожалуйста! — отчаянно пискнул Фип.
Бабочка осталась на месте и принялась только усиленно обмахиваться крылышками.
— Как ты мог… как ты мог даже подумать обо мне такую ужасную вещь! — сказала она наконец. — Я — птица? Б-р-р!
— Но ведь вы же летаете! — пискнул совершенно сбитый с толку Фип. — А кто летает — тот птица…
Тут Бабочка тоненько рассмеялась.
— Я вижу, ты просто глупыш и не хотел меня обидеть, — сказала она и улетела.
4
День шел к концу, а Фипу так и не удалось найти ни одной настоящей птицы.
Бедняга совсем расстроился, а особенно огорчало его, что все, к кому он обращался, — все крылатые, все летающие, обижаются, когда он принимает их за птиц. А один большущий (чуть ли не больше самого Фипа) Жук даже обещал его отколотить за такие вопросы.
— Что же это получается? — рассуждал Фип вслух, устраиваясь на ночлег под кустиком (ему-то этот кустик казался большим деревом). — Получается чепуха:
летают, а не птицы. Ну просто чепуха!
— Чепуха, мой друг, твои рассуждения! — вдруг послышалось откуда-то сверху. — Впрочем, меня это не удивляет. У вас там, внизу, все вверх тормашками.
Фип поднял голову. Высоко над ним, на ветке кто-то висел вниз головой.
От изумления Фип не мог произнести ни звука.
— Да-с, — продолжала неизвестная собеседница Фипа, — попробуй рассуждать по-настоящему.
Видя, что Фип ничего не понимает, она пояснила:
— Насекомые летают, но они не птицы. Я летаю, но я не птица. Вывод: не все, кто летает, — птицы.
Фип разинул клювик от удивления и огорчения.
— Да-с, — с торжеством сказала незнакомка. — И больше того: не все птицы летают.
Страус — не летает. Киви — не летает. Пингвин — не летает. А вот я — летаю.
И с этими словами Летучая Мышь (кто же это мог быть, кроме нее?) расправила огромные кожистые крылья и бесшумно исчезла в вечерних сумерках. Вскоре она вернулась, и что-то упало на голову Фипу. Ему показалось, что это были жесткие надкрылья того самого Жука, который недавно грозился его поколотить…
— Птицы, а не летают, летают, а не птицы, — рассуждал сам с собой Фип. — Ну, как же тогда мне птиц узнать? — захныкал он так жалобно, что и Летучая Мышь смягчилась.
— Птиц узнать очень просто, — сказала она. — Они поют! Да-с!
— Птицы поют, птицы поют, — повторял Фип, чтобы не забыть. С этими словами он и заснул.
5
Утро было чудесное. Только Филу сразу захотелось пить и есть. Он склюнул несколько росинок с листьев и травы и начал поклевывать зернышки, хотя они были зеленые и не такие вкусные, как те, которые давали Фипу раньше, но он был и тому рад и клевал их с большим увлечением.
Но вдруг он бросил свое увлекательное занятие и насторожился. Да, сомнений не было — кто-то громко-громко пел:
— В реке-кекс! В реке-реке-кекс!
Хотя Фип и не знал, что такое «кекс», ни даже что такое река, он так и кинулся на звук этой песни. Вполне естественно: во-первых, ему очень понравилась песня, а во-вторых (и это главное), это была песня и, значит, где-то рядом была и птица.
И действительно, на берегу большой лужи (или маленького прудика) сидел кто-то необыкновенно красивый: зеленый, блестящий, с большими блестящими глазами, и пел. Чудесно пел:
— В реке-кекс!
Фип так заслушался, что забыл обо всем на свете.
— Вы, конечно, птичка? — спросил он, когда певица наконец замолчала.
— Квак? — спросила певица. — Почему ты так решил?
— Мне сказали, что птички поют, а вы так замечательно поете!
— Квак, квак я пою? — переспросила зеленая певица.
— Замечательно, чудесно! — восхищался Фип. — В жизни не слыхал такого дивного пения!
Я думаю, не надо объяснять, что Фип говорил чистую правду: он ведь действительно в жизни не слыхал пения.
— Ты, видать, умный головастик, — сказала зеленая певица. — Пою я действительно чудесно, замечательно! Это ты все правильно говоришь. Но только я не птица. Вот еще! Я — Лягушка!
Бедный Фип не мог скрыть своего разочарования.
— А я думал… а мне говорили — только птицы поют… — жалобным голоском протянул он.
— Хе-хе-хе! Кто это тебе говорил?
— Летучая Мышь, — сказал Фип.
— Летучая Мышь? Хе-хе-хе! — засмеялась Лягушка. — Ну, у нее, известно, все вверх тормашками, она ведь вниз головой спит! Придумала тоже! Только птицы поют! Мы, лягушки, лучше всяких птиц поем, сам слышал! А почему?
Тут Лягушка сделала такую большую паузу, что Фипу волей-неволей пришлось спросить:
— Да, почему?
— Да потому, что мы первые на свете запели.
Лягушка снова сделала паузу, и Фипу опять пришлось спросить:
— Ну да?
— Да! Ведь было время, никто петь не умел, потому что все в воде жили, а там не очень-то распоешься. А вот мы, лягушки, сумели! И запели!
Лягушка снова замолчала, очевидно ожидая, чтобы Фип опять выразил свой восторг.
Но Фип неправильно ее понял.
— А как же мне тогда… — начал было он, но она его перебила:
— Да, мы первые запели, а там уж и другие… и птицы эти хваленые, а уж теперь все, кому не лень, поют…
Фип снова попытался о чем-то спросить Лягушку, но она не обращала на него внимания.
— Все поют, — продолжала она с жаром, — кто может и кто не может. У птиц хоть голос есть какой-никакой, а многие — хе-хе-хе — совсем без голоса поют! До того техника дошла — не поверишь: ногами поют, ногами слушают. Можешь себе представить?
— Не могу, — честно признался Фип.
— Да вон, гляди, вон он, видишь там, зелененький, коленками назад.
Фип посмотрел туда, куда показывала Лягушка, и увидел большого зеленого Кузнечика. Кузнечик сильно чиркнул ножкой по крылу, еще, еще — и полилась всем знакомая песенка.
— Видишь, вот он самый и есть, — с удовлетворением сказала Лягушка, — жаль, далековато сидит, а то мы бы его получше рассмотрели.
Комментариев нет