20.07. Простой солдат: «Кажется».
Едва он кончил писать, как за дверью раздался характерный стук ботинок сержанта. Тот наверняка явился, чтобы передать, что его вызывает майор.
– Доктор, пожалуйста, следуйте за мной, – начал он, даже не поздоровавшись. – Вы очень нужны.
– В самом деле? И кому же на этот раз я должен спасать жизнь? – спросил Якоб Руман, не без иронии покосившись на труп юноши.
Сержант ответил без малейшего сарказма:
– Неприятелю.
3
Майор принял его, повернувшись спиной: он брился. Ординарец держал перед ним осколок зеркала. Бедняга дрожал от холода, но старался не дергать руками, чтобы не рассердить старшего офицера.
Майор, стоя в одной рубашке и не обращая внимания на холод, подравнивал краешек острой бородки. Он велел разместить свои вещи в углу траншеи, где до недавнего времени обитал подполковник, которого неприятель взял в плен, устроив засаду. Там стояла раскладушка, печурка, а сверху был защитный настил из бревен.
Сержант и Якоб Руман остановились на пороге маленького узурпированного владения. Никто не осмеливался помешать туалету офицера, на данный момент бывшего самым старшим по званию.
Боясь окоченеть от излишнего служебного рвения, доктор решил больше не тянуть:
– Вызывали, господин майор?
Не оборачиваясь и не отводя бритвы от лица, старший по званию наконец заговорил:
– Доктор, вам известно, в чем состоит главное достоинство военного?
Якоб Руман с трудом удержался, чтобы в раздражении и гневе не поднять глаза к небу. Ну почему всякий раз, когда майор отдавал какой‑нибудь приказ – пусть даже вынести парашу, – он предварял его коротким нравоучением? Он что, не мог сразу изложить суть дела? Или на войне ему время некуда девать?
– Нет, господин майор, я не знаю, в чем состоит главное достоинство военного.
Он прекрасно знал, что тот скажет: «Дисциплина».
И майор с удовлетворением изрек:
– Главное достоинство – это дисциплина.
«Ну да, вот именно», – сказал себе Якоб Руман.
– И от самих себя мы требуем прежде всего дисциплины. Иначе как сможет настоящий командир требовать ее от своих подчиненных? Именно поэтому я всегда появляюсь перед рядовым составом в наилучшем виде. Уход за собой – дело важное. Мои сапоги всегда должны сверкать, на форме не должно быть ни пятнышка. И знаете почему?
Времени на ответ он собеседнику не дал:
– Потому что, если бы я, ссылаясь на обстоятельства, себя запустил, это сломило бы волю моих солдат.
– Вы являете собой прекрасный пример. Благодарю вас, господин майор.
Якоб Руман слишком поздно заметил, что в его голосе проскочила едва заметная нотка сарказма.
Майор в зеркале метнул на него недобрый взгляд. Тон его сразу стал строгим:
– Неприятель два дня назад преподал нам жестокий урок.
Якоб Руман давно пришел к выводу, что эта война какая‑то странная. На высокогорном фронте бои шли только весной и летом. Всю зиму они провели в траншеях, в изнурительном ожидании, удерживая отвоеванные позиции. Австрийцы контролировали вершины Доломитовых Альп, а итальянцы пытались ими завладеть и потому воевали со стратегическим преимуществом. Но неприятель не стал дожидаться смены времени года, чтобы возобновить военные действия; 12 апреля, в снежный буран, итальянцы неожиданно ринулись в смертоубийственную атаку, прорвав оборону австрийцев. Атака была невероятно точно рассчитана, и солдаты тысячами хлынули на австрийские рубежи, намереваясь их смять.
– Мы потеряли солидную часть наших укреплений, – отчеканил майор, словно так было надо. – У нас остались только эти позиции. Последний оплот Австрии здесь, на Монте‑Фумо, на Дым‑горе.
Сия высокопарная речь была прелюдией к сути вопроса. И Якоб Руман очень быстро понял, зачем его позвали и что был за неприятель, которого, по словам сержанта, надо было спасать.
Он даже представить себе не мог, как с этой минуты изменится его собственная жизнь.
4
Когда судьба решает изменить ход нашей жизни, она нас об этом не предупреждает. Так будет думать в последующие годы Якоб Руман.
Рок не заботится о том, чтобы оставить указания.
И не бывает никаких примет или для тех, кто нуждается в мистических определениях, – знаков. Что‑то происходит – и баста. А когда происходит, то проявляется как внезапная пауза, как цезура в стихе. И потом всю жизнь ты вынужден различать: вот это было до, а это – после.
Потом, снова возвращаясь мыслями к этому переломному моменту, когда через несколько минут должно было случиться событие, которое изменит все, Якоб Руман будет испытывать доброе чувство, сродни тому, что возникает при встрече с детским простодушием. И еще ностальгию, потому что, в отличие от скверных событий, события прекрасные происходят только однажды и потом остается горечь.
Майор отложил бритву и отер лицо полотняной салфеткой. И пока ординарец помогал ему надеть китель, пояснил:
– Нынче ночью мы перехватили патруль альпийских стрелков, который вел разведку на южном склоне. Была короткая перестрелка, но в конце концов мы их взяли. Их пятеро.
– Мои комплименты, господин полковник, – поддержал разговор доктор, пытаясь понять, какая роль уготована в этой истории ему. – Есть раненые? Вы хотите, чтобы я к ним заглянул, прежде чем их отправят в лагерь для военнопленных?
– Это исключено. Мы должны продемонстрировать итальянцам и своим солдатам нашу силу. А потому на рассвете пленных расстреляют как шпионов.
Якоб Руман понял, и его затошнило от отвращения. Но он постарался сдержаться и рискнул:
– Вы хотите, чтобы я освидетельствовал их и дал заключение, что они своими ногами дойдут до расстрельной команды?
– Перестаньте, они абсолютно здоровы, – раздраженно бросил майор.
«Тогда какого черта тебе нужно от меня?» – подумал Якоб Руман.
– У нас есть подозрение, что один из них – офицер: похоже, остальные подчиняются его приказам. Но уверенности у нас нет, потому что на его форме отсутствуют знаки отличия.
– Не понял. Вы хотите выпытать у него информацию?
– Он тип неприятный. Вряд ли он заговорит.
Якоб Руман, напротив, был уверен, что майор его допрашивал достаточно долго, только ничего не добился.
– Так каков будет план?
– Мы попытаемся обменять его на нашего пленного офицера.
– Полагаю, вы говорите о господине подполковнике.
Доктор раскусил великолепный замысел майора: если удастся освободить подполковника, он заслужит похвалу, а может, и повышение по службе.
– Вы предлагали это итальянскому офицеру?
– Конечно! Но этот идиот продолжает настаивать, что он простой солдат. Жаждет роли героя и хочет, чтобы его расстреляли вместе с его отрядом.
Он выдержал эффектную паузу и уставился своими злыми глазками прямо в глаза Якобу Руману.
– А потому вы обязаны убедить его сознаться, что он офицер.
Теперь доктору все стало ясно: ему предлагали договор, по которому некоторая выгода ожидает и его.
Майор вплотную приблизил к его лицу свой огромный нос, так, чтобы ни сержант, ни ординарец не услышали конец разговора.
Комментариев нет