– Вот эта койка твоя, сейчас пойдешь к брату Никодиму на кухне, он тебя запишет и будет еду выдавать. Сегодня познакомишься с братией и трудниками, а завтра тебе дело найдем. И смотри у меня, на вечерню не опоздай.
Священник помахал перед носом Данилы пудовым кулаком, а потом развернул ладонь тыльной стороной. Молодцов запоздало сообразил, что ее надо поцеловать.
– Ну обустраивайся тут! – бросил напоследок он, а Данила принялся выполнять его указание.
С помощью природного обаяния, наглости, а также внутренней уверенности воина Молодцов почти сразу стал своим на кухне. Ну и еще благодаря парочке анекдотов. А под вечер всех позвали на службу. Данила вместе с другими разнорабочими, всего их собралось человек тридцать, спустились теперь в прямо‑таки настоящую пещеру, тускло освещенную свечами. У алтаря тощий молодой дьяк начал нараспев читать псалтырь. Молодцов мало что понимал, даром что слова были словенские, но эмоционально проникся. Возможно, просто это напомнило ему, что осталось там, в будущем, а может, на него так подействовала близость к Богу?
После службы разнорабочих отправили спать, а на следующий день подняли спозаранку: заниматься хозяйственной работой в самой Академии.
* * *
– Вроде получилось у Молодца, – негромко сказал Вуефаст, опускаясь на стул, на кровати рядом Воислав правил кинжал.
– Откуда знаешь?
– Дровин видел, как его какой‑то жрец увел куда‑то.
– Это хорошо, лишь бы стольник тот не тянул, побыстрее за свитками новыми пришел.
– Царь Роман быстро читает, что ему еще остается под замком у Самуила. – Старый варяг издал смешок, похожий на кашель.
– Завтра точно ничего не выйдет, и к лучшему, проще будет с тем боярином встретиться, – отметил Воислав. – Хотя вижу, гиблое это все дело, крепко тут все Самуил держит, да и не ждут тут Русь.
– Да, богатая земля, – Вуефаст оперся на колени и предался воспоминаниям, – а помнишь, какой она была, когда ты первый раз ее увидел?
– По мне, так она не сильно изменилась, и не смотрел я на булгар, а спешил в Константинополь по зову старшего в моем роду.
– Тогда я и не мог подумать, что мой племянник примет крест, – улыбаясь, ответил Вуефаст.
– Неисповедимы пути Господа. – Воислав со щелчком вогнал кинжал в ножны. – Я тоже не думал, что придется со скоморошьей бородой тайны для князя выведывать, но главное, чтобы сейчас Даниил не оплошал.
– Не оплошает, зря, что ли, ты его к себе в ватагу взял? – уверенно сказал Вуефаст и усмехнулся той усмешкой, от которой у врагов варяга холодело нутро. – Сам же говоришь, Господь направляет тех, кто в него верит.
– Вот именно, тех, кто верит.
– Я вот только думаю, что жаль, завтра тебя не смогу прикрыть, стар я стал для лазанья по стенам в темноте, а отправиться в Ирий, сверзившись со стеночки… нет, Перун меня не поймет.
– Тебе ли думать об Ирии, старший, ты нас всех переживешь, а Айлад справится, он и ромейский хорошо знает.
– Я знаю, о чем говорю, – глядя в никуда, с неизменной улыбкой повторил варяг. – А ты вечно мне перечишь. Эх, ладно, пойду я. У дверей я оставил Будима и Мала, упредят, если что.
* * *
Засветло Данилу и других трудников привели в здание Академии, убраться, зажечь лампады и так по мелочи все в порядок привести, работали вместе миряне и монастырские послушники. С восходом в Академию потянулись ее профессиональные кадры: монахи, дьяки, послушники. Данила их не отличал по сану, только по возрасту: седых старцев, крепких мужчин и шебутных отроков, по возрасту совсем подростков. Само здание Даниле понравилось, оно не было большим, самый маленький корпус универа, где он учился, и то побольше будет, каменное, несколько этажей, высокие стрельчатые окна, через которые свет заливал все помещение. На первом этаже множество столов, на втором и выше отдельные кабинеты, комнаты и стеллажи с рукописями. Достаточно уютное светлое помещение. Весь персонал сперва, конечно, помолился. В одной из молитв славили каких‑то седьмочисленников, кто это были такие, Молодцов сперва не въехал, но прозвучавшие имена Кирилла и Мефодия натолкнули на верные мысли. Неужели те самые создатели азбуки?
После обязательной хвалы Богу все, наконец, принялись за работу, монахи и дьячки расселись по столам, начали пристально корпеть над пергаментом. А Данилу запрягли работать на второй этаж, таскать со стеллажей ящики с бумагами. Должно быть, из‑за его роста, среди современников он им не выделялся, среди обережников тоже, но в Академии выше его почти никого не было. Все‑таки работа была легкая, но именно пыльная.
Через пару часов Молодцов получил разрешение отдохнуть и пошел подышать свежим воздухом. Глядя сверху, опираясь на перила, ограждающие террасу второго этажа, на зал внизу. Там все занимались своим делом. В одном углу на возвышении прямо у окон за могучими столами несколько солидных писцов что‑то корябали на пергаменте. В центре в несколько рядов располагались друг за другом парты, иначе не скажешь, за которыми работали молодые послушники. Меж ними прохаживался, строго взирая, высокий подтянутый монах, перебирая четки. Вот он остановился возле одного из отроков, ковырявшегося в носу, и отвесил ему сочный подзатыльник – отрок тут же принялся за работу. Писали тут в основном на кириллице, то есть том самом тьмутараканском письме, как говорил Воислав, которое, выходит, и есть та самая древнеславянская письменность.
«Что ж получается, – подумал Молодцов, – значит, это точно те самые Кирилл и Мефодий, которые создали славянскую азбуку, со своими учениками. А это их последователи, живут тут и работают…»
Данилу вдруг будто прошибло.
Язык, азбука, письменность! Все это родилось здесь: вышло из‑под пера старых монахов и их непослушных учеников, переводящих Библию на славянские языки. Из этих стен вышло то, что спустя сотни лет стали называть русским… русское самосознание, русский менталитет. Все это было создано здесь, чтобы со временем облететь весь мир, обрести собственную волю и соединить целые народы, превратившись во что‑то новое, трудно выразимое, но не менее важное и реальное, чем клинок под рукой.
Молодцов стоял, пораженный своим открытием, которое все время было у него под носом. Понимают ли все эти люди, которые здесь трудятся, что за труд они совершают, к чему он приведет? Возможно.
– Чего встал тут?! – грозно спросил голос.
Данила вздрогнул; монах с рыжей кудрявой бородой хмурился на него, глядя снизу вверх.
– Да так, хорошо у вас тут, – улыбнулся Молодцов.
И монах вдруг ответил такой же улыбкой.
– А то, но будет прохлаждаться, иди работай, – уже добродушно напутствовал он.
Данила послушался, но буквально через час он лично убедился в верности поговорки: на ловца и зверь бежит.
Комментариев нет