– Извиняюсь, – сказал Страйк. – Вчера допоздна готовил материалы по Хану. Не выспался. – Он взглянул на часы. – Может, спустимся в нижний зал, перекусим? У меня в животе урчит.
– Подожди минуту. Еще двенадцати нет. Я хочу услышать про тех троих.
– Ладно, – сказал Страйк и тут же понизил голос, потому что мимо их столика проходил какой‑то мужчина. – Дональд Лэйнг, Королевский собственный пограничный полк. – Ему снова вспомнились глазки как у хорька, сам – сгусток ненависти, татуировка‑роза. – Этого я отправил на пожизненное.
– Но как тогда…
– Отмотал десятку и вышел в две тысячи седьмом. С той поры разгуливает на свободе. Лэйнг – это тебе не просто псих, это зверь, умный и хитрый зверь. Социопат, я так считаю, самый настоящий. Я его отправил на пожизненное за одно дело, к которому вообще не должен был иметь никакого касательства. Еще немного – и его бы оправдали по первоначальному обвинению. У Лэйнга чертовски веские причины меня ненавидеть.
Но он не стал уточнять, какое преступление совершил Лэйнг и почему его дело вел не кто‑нибудь, а сам Страйк. Иногда, обычно в рассказах о службе в Отделе специальных расследований, Страйк своим тоном давал понять, что дошел до определенной черты, переступать которую не намерен. И Робин не допытывалась. Вот и сейчас она нехотя оставила тему Дональда Лэйнга.
– А другой твой сослуживец?
– Ноэл Брокбэнк. «Пустынные Крысы».
– Пустынные… кто?
– Седьмая бронетанковая.
Погружаясь в свои мысли, Страйк все более замыкался. Робин не знала, почему это происходит: то ли оттого, что он голоден (ее босс был из тех, кому для поддержания душевного равновесия требуется регулярное питание), то ли по какой‑то другой, мутной причине.
– Действительно, давай перекусим, – поддержала его Робин.
– Давай. – Страйк прикончил свою пинту и встал из‑за стола.
Уютный подвальный ресторанчик с красным ковром, деревянными стульями и второй барной стойкой украшали гравюры в рамках. В это время дня там было безлюдно. Страйк и Робин сделали заказ первыми.
– Ты начал что‑то говорить про Ноэла Брокбэнка, – напомнила Робин после того, как заказала салат, а Страйк – жареную рыбу с картошкой.
– Ага, у этого тоже есть причина вынашивать злобу, – скупо ответил Страйк.
Если он не хотел обсуждать Дональда Лэйнга, то о Брокбэнке заговорил с еще большей неохотой. После затяжной паузы, во время которой Страйк гневно смотрел в никуда через плечо Робин, он выговорил:
– У Брокбэнка не все дома. Во всяком случае, он сам так говорит.
– Ты его тоже упек в тюрьму?
– Нет, – отрезал Страйк.
Его лицо приняло неприступное выражение. Робин решила подождать, хотя уже знала, что ей не светит услышать рассказ о Брокбэнке. Поэтому она только спросила:
– А третий кто?
На этот раз ответа вообще не последовало. Ей даже показалось, что Страйк не расслышал.
– А третий?..
– Проехали, – буркнул он и хмуро уставился на свежую пинту, но Робин не отступилась.
– Тот, кто прислал эту посылку, – подчеркнула она, – адресовал ее мне лично.
– Ладно, – после некоторого раздумья сдался Страйк. – Его зовут Джефф Уиттекер.
Робин словно ударило током. Ей не было нужды спрашивать, откуда босс знает Джеффа Уиттекера. Она и так была в курсе, хотя они никогда не касались этой темы.
О юности Корморана Страйка имелось множество сообщений в интернете, да и газеты нередко ворошили прошлое, расписывая его успехи на детективном поприще. Он был нечаянным внебрачным отпрыском одного рок‑идола и женщины (которую описывали не иначе как «супергрупи»), впоследствии умершей от передоза – Страйку тогда исполнилось двадцать лет. Джефф Уиттекер, намного моложе матери Страйка, был ее вторым мужем: его обвиняли в убийстве жены, но в конечном счете оправдали.
Пока не принесли заказ, Робин и Страйк сидели в молчании.
– Почему ты ограничилась салатом? – поинтересовался Страйк, уминая жареную картошку.
Как и рассчитывала Робин, поглощение углеводов благотворно подействовало на босса.
– Из‑за свадьбы, – коротко ответила Робин.
Страйк ничего не сказал. Комментарии в адрес ее фигуры были для него под негласным, им же установленным запретом: его отношения с помощницей всегда очерчивались жесткими рамками.
Тем не менее про себя он отметил, что она исхудала. На его вкус, с более пышными формами (притом что даже мысли на эту тему были под запретом) она выглядела куда привлекательней.
– Ты можешь хотя бы ответить, – начала Робин после очередной паузы, – какие у тебя ассоциации с той песней?
Он пожевал, отхлебнул еще пива, заказал следующую порцию «Дум‑бара» и только после этого сказал:
– У моей матери была татуировка с этим названием.
Он счел за лучшее не уточнять и даже не вспоминать, на каком именно месте была татуировка. Впрочем, от еды и пива он смягчился: Робин никогда не совала нос в его прошлое, и сейчас он решил сделать для нее послабление.
– Это была ее любимая песня. А Blue Öyster Cult – любимая группа. Нет, «любимая» – это мягко сказано. Обожаемая.
– А разве не Deadbeats? – само собой слетело с языка у Робин.
Отец Страйка был солистом группы Deadbeats. О нем тоже никогда не говорилось вслух.
– Нет. – Страйк скривился в полуулыбке. – Старина Джонни был у Леды на скромном втором месте. А на первом – Эрик Блум, солист Blue Öyster Cult, но там ей ничего не обломилось. Редчайший случай.
Робин не знала, что и думать. Прежде она могла только гадать, каково это – видеть, как вся история любовных похождений твоей матери выкладывается в Сеть на всеобщее обозрение.
Страйку принесли очередную пинту; он сделал большой глоток, а потом продолжил:
– Меня чуть было не окрестили «Эрик Блум Страйк».
Робин поперхнулась водой и закашлялась в салфетку, а босс только посмеялся.
– Надо признать, Корморан не намного лучше – один черт. Корморан Блю…
– Блю?
– Blue Öyster Cult… ты меня слушаешь?
– Ничего себе! – поразилась Робин. – Ты не рассказывал.
– А ты бы рассказала?
– И что это значит: «Mistress of the Salmon Salt»?
– Хоть убей, не знаю. Тексты у них просто безумные. Фантастика, фэнтези. Бред какой‑то.
А в голове звучало: «Она звала смерть… Quicklime Girl». Страйк отпил еще пива.
– По‑моему, я не слышала ни одной песни Blue Öyster Cult, – призналась Робин.
– Ну как же, слышала, – возразил Страйк. – «Don’t Fear the Reaper». Не бойся, стало быть, темного жнеца.
– Кого‑кого я не должна бояться?
– Это был их мегахит: «Don’t Fear the Reaper».
– А… понятно.
От неожиданности Робин на миг почудилось, будто Страйк дает ей совет.
В молчании они вернулись к еде, но Робин не смогла долго изображать безразличие и, собравшись с духом, спросила:
– Как ты считаешь, почему посылку отправили на мое имя?
Страйк успел подготовиться к этому вопросу.
– Понятия не имею, – ответил он, – но думаю, нельзя исключать тайную угрозу, а потому до выяснения…
– Я не намерена прекращать работу, – с жаром заявила Робин. – И дома сидеть не собираюсь. Хотя Мэтью только этого и ждет.
– Ты поставила его в известность?
Пока Страйк у себя в кабинете беседовал с Уордлом, Робин успела сделать телефонный звонок.
– Да. Он злится, что я расписалась в получении.
– Думаю, он за тебя боится, – покривил душой Страйк.
Несколько раз они с Мэтью виделись, и с каждой встречей неприязнь Страйка только крепла.
– Нисколько он не боится! – вспылила Робин. – Просто он считает, что момент настал: что я запугана и теперь‑то уж точно уволюсь. Не дождется.
Последние события повергли Мэтью в шок, и тем не менее она расслышала в его тоне нотки самодовольства, невысказанную уверенность в том, что после всего случившегося она сама поймет дикость своего выбора: связаться с беспутным частным сыщиком, который даже не в состоянии платить ей достойные деньги. Кроме того, Страйк заставлял ее работать сверхурочно, и по этой причине она получала почтовые отправления не на домашний, а на служебный адрес. («Можно подумать, если бы я сидела дома, „Амазон“ не смог бы доставить мне ногу!» – в запальчивости воскликнула Робин.) Ко всему прочему Страйк теперь набирал известность, и все знакомые проявляли к нему интерес. А Мэтью со своей бухгалтерией довольно бледно выглядел на этом фоне. Его загнанная вглубь досада, смешанная с ревностью, все чаще вырывалась наружу. Страйку хватало мозгов не подталкивать Робин к таким поступкам, о которых она могла бы пожалеть, когда успокоится.
– Отправитель адресовал посылку тебе, потому что передумал, – сказал Страйк. – Вначале на ней стояло мое имя. Могу предположить, что кто‑то хочет выбить меня из колеи, показав, что знает твое имя, или же пытается запугать тебя, чтобы положить конец нашей совместной работе.
– Ну, знаешь, я не из пугливых! – возмутилась она.
– Робин, сейчас не время геройствовать. Мы еще не знаем, кто он такой, но этот хрен решил показать, что осведомлен о моих делах, знает твое имя и по состоянию на сегодняшний день четко представляет, как ты выглядишь. Он приблизился к тебе вплотную. И мне это не нравится.
Комментариев нет