После его отъезда в ту субботу тетя Уджу спросила Ифемелу:
– Ну что?
– Он отбеливающими кремами пользуется.
– Что?
– Ты не увидела? У него лицо странного цвета. Наверняка применяет дешевые, без противозагарных добавок. Что за мужик будет себе кожу отбеливать, бико?
Тетя Уджу пожала плечами, будто не заметила зеленовато‑желтый оттенок лица у этого мужчины – на висках и того хуже.
– Он неплохой. У него хорошая работа. – Она примолкла. – Я не молодею. Я хочу Дике брата или сестру.
– В Нигерии такой мужчина не набрался бы смелости даже заговорить с тобой.
– Мы не в Нигерии, Ифем.
Прежде чем отправиться в спальню, пошатываясь под тяжестью многих своих тревог, тетя Уджу сказала:
– Прошу тебя, молись, чтоб все получилось.
Ифемелу молиться не стала, но даже если бы взялась, не нашла бы в себе сил молиться за то, чтобы тетя Уджу сошлась с Бартоломью. Ее огорчало, что тетя Уджу согласилась на то, что попросту знакомо.
* * *
Из‑за Обинзе Манхэттен пугал Ифемелу. Когда впервые проехалась на метро от Бруклина до Манхэттена, с потными руками, она отправилась гулять по улицам, глазеть, впитывать. Женщина, похожая на сильфа, бежит на высоких каблуках, короткое платье плещется следом, она спотыкается, чуть не падает; пухлый мужчина кашляет и сплевывает на тротуар; девушка во всем черном вскидывает руку, ловя пролетающее мимо такси. Бесконечные небоскребы устремляются в небо, а на окнах – грязь. Ослепительное несовершенство всего этого успокоило Ифемелу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Читать полную версию
Комментариев нет