Ночью он думал о том же.
Однако ж через некоторое время такой образ жизни наскучил пленнику. Зная тонкую деликатность госпожи де Канб, которая боялась более за честь Каноля, чем за свою, он искал возможности расширить круг своих развлечений. Он дрался на дуэли с одним офицером гарнизона и с двумя горожанами, что заняло его на несколько часов. Но поскольку он выбил шпагу у первого и ранил двух последних, то лишился развлечений этого рода, потому что больше не нашлось людей, готовых доставлять ему подобную забаву.
Завелись у него две или три интриги, и это неудивительно: Каноль, как мы уже говорили, был очень красив. Кроме того, попав в плен, он стал вызывать к себе еще больший интерес. Так что в первые три дня и во все утро четвертого весь город говорил только о его пленении, то есть почти столько же, сколько об аресте самого принца.
Однажды, когда Каноль был в церкви, надеясь увидеть там виконтессу де Канб, и она не приехала, боясь, может быть, встретить его, он, стоя на обычном месте, у колонны, предложил святую воду очаровательной даме, которую прежде не замечал. В этом виноват был вовсе не Каноль, а разумеется, виконтесса: если б она приехала, так он думал бы только о ней, видел бы только ее и не стал бы предлагать святую воду никому, кроме нее.
В этот же день, когда Каноль пытался разузнать, кто эта хорошенькая брюнетка, он получил приглашение на вечер к генеральному адвокату Лави, тому самому, который противился приезду принцессы в Бордо. Его, как приверженца королевской партии, не терпели в городе почти так же, как герцога д’Эпернона. Каноль же, все более и более нуждавшийся в развлечениях, принял приглашение с благодарностью и в шесть часов отправился к генеральному адвокату.
Час посещения, может быть, покажется странным, особенно нашим современным львам, но Каноль поехал с визитом так рано по двум причинам. Во-первых, в то время обедали в полдень, и, стало быть, вечерние приемы начинались гораздо раньше, чем теперь. Во-вторых, Каноль всегда возвращался в замок Тромпет не позже половины десятого, и, стало быть, если он хотел повеселиться, то должен был приехать одним из первых.
Войдя в гостиную генерального адвоката, Каноль чуть не вскрикнул от радости: госпожа Лави была именно та красивая брюнетка, которой он этим утром столь галантно подавал святую воду.
Каноля приняли в этом доме как роялиста, на деле доказавшего свою преданность. Едва успели его представить, как он был окружен знаками почтения, способными свести с ума даже одного из семи греческих мудрецов. Его действия во время первого нападения на Сен-Жорж сравнивали с подвигом Горация Коклеса, а падение крепости — с разрушением Трои, которую Улисс взял хитростью.
— Мой дорогой господин де Каноль, — говорил ему генеральный адвокат, — я знаю из верного источника, что о вас очень много говорили при дворе и что ваша храбрая оборона покрыла вас славой. Королева поклялась, что при первом обмене пленными вы будете освобождены и в тот день, как вернетесь к ней на службу, получите чин полковника или бригадного генерала. Вы, вероятно, желаете этого обмена?
— Нет, сударь, — отвечал Каноль, бросая убийственный взгляд на госпожу Лави, — клянусь вам, у меня одно желание, чтобы ее величество не слишком торопилась. Ведь она должна заплатить за меня выкуп или обменять на дельного офицера. Я не стою ни таких денег, ни такой чести. Подожду, пока ее величество возьмет Бордо, где мне очень хорошо. Тогда она получит меня даром.
Госпожа Лави очаровательно улыбнулась.
— Дьявольщина! — сказал ее муж. — Барон, вы очень холодно говорите о своей свободе!
— Да чего же мне горячиться? — отвечал Каноль. — Неужели вы думаете, что мне приятно вступить опять на действительную службу и ежедневно подвергать себя необходимости убивать друзей?
— Но какую жизнь ведете вы здесь? — продолжал генеральный адвокат. — Жизнь, недостойную человека таких способностей. Вы не принимаете участия ни в советах, ни в экспедициях, вынуждены видеть, как другие служат своей партии, а сами сидите сложа руки. Вы пребываете в бездействии, вы оскорблены! Такое положение должно казаться вам тягостным.
Каноль посмотрел на госпожу Лави, которая тоже на него взглянула.
— О нет, — отвечал он, — вы очень ошибаетесь: мне совсем не скучно. Вы занимаетесь политикой, что очень скучно; я занимаюсь любовью, что очень приятно. Некоторые из вас служат королеве, другие — принцессе Конде, а я не привязываюсь постоянно к одной владычице, я раб всех женщин.
Такой ответ не мог не понравиться, и хозяйка дома тоже высказала свое мнение улыбкой.
Скоро сели за карточные столы. Каноль стал играть. Госпожа Лави играла вместе с ним против своего мужа, который проиграл пятьсот пистолей.
На другой день, неизвестно по какой причине, в городе начались народные волнения. Один приверженец принцев, неистовый фанатик, предложил забросать камнями дом господина Лави и выбить в нем окна. Когда разбили стекла, другой фанатик предложил поджечь дом. Уже раздували огонь, когда Каноль подоспел с ротой полка де Навайля, отвел госпожу Лави в безопасное место и вырвал ее мужа из рук дюжины бешеных злодеев, которые хотели повесить его, потому что не могли сжечь.
— Что, господин человек дела, — сказал Каноль генеральному адвокату, дрожавшему от страха, — что думаете вы теперь о моем бездействии? Не думаете ли, что я ничего не делаю?
Потом он вернулся в замок Тромпет, потому что уже пробили зорю. На своем столике он увидел письмо, и сердце его сильно забилось, а рассмотрев почерк, он задрожал.
То был почерк виконтессы де Канб.
Каноль тотчас распечатал письмо и прочел:
«Завтра будьте одни в церкви кармелитов в шесть часов вечера и станьте в первой исповедальне налево при входе. Дверь будет открыта».
— О, — сказал Каноль, — да это превосходная мысль!
К письму была еще приписка:
«Не говорите никому, что ходите туда, где были вчера и сегодня. Бордо не роялистский город, не забывайте этого. Да остановит Вас участь, которой подвергся бы господин генеральный адвокат, если бы Вы не спасли его».
— Хорошо, — сказал Каноль, — она ревнует! Что ни говорила бы она, я прекрасно сделал, что ездил вчера и сегодня к господину Лави.
XI
Надо сказать, что со времени приезда в Бордо Каноль перенес все мучения несчастной любви. Он видел, как все ухаживали за виконтессой, волочились за ней, угождали ей. Сам же он не мог быть в числе ее поклонников и должен был довольствоваться одним утешением — ловить взгляды Клер, которые она тайком бросала на него, чтобы не подавать повод к злословию. После сцены в подземелье, после страстных слов, которыми они обменялись в эту решительную минуту, такое поведение госпожи де Канб казалось ему не только холодным, но даже ледяным. Однако, даже видя ее холодность, он был в сущности уверен, что его действительно глубоко любят, и поэтому смирился с участью наименее счастливого из счастливых любовников. Впрочем, это было дело нетрудное. Благодаря данному им честному лову ни с кем не переписываться вне города, он оставил Нанон лишь тот маленький уголок совести, где помещаются любовные печали. Он не получал известий от Нанон и поэтому был избавлен от неприятных мыслей, которые всегда причиняет душевная борьба. И так как ничто прямо не напоминало барону о женщине, которой он был неверен, то и угрызения совести не очень мучили его.
Комментариев нет