— Почему?
— Ядро разорвало его пополам.
VI
Возвращение осаждавших в Бордо представляло печальную картину. Горожане отправились в поход с торжеством, надеясь на свою многочисленность и на искусство своих предводителей; они нисколько не беспокоились насчет успеха, предаваясь надежде, которая человеку в опасности заменяет все.
В самом деле, кто из осаждавших в молодости своей не гулял по рощам и лугам острова Сен-Жорж один или с веселой компанией? Кто из жителей Бордо не орудовал веслом, рыболовными сетями или охотничьим ружьем в тех местах, куда отправлялся он теперь солдатом?
Поэтому нашим горожанам неудача показалась вдвойне обидной. Они вернулись домой, повесив головы, покорно слушая восклицания и стоны женщин, которые, как это принято у американских дикарей, считали отсутствующих воинов и беспрерывно узнавали о новых потерях.
Общий ропот наполнил весь большой город печалью и смущением. Воины рассказывали в своих домах про неудачу, каждый по-своему. Начальники отправились к принцессе, которая жила, как мы уже сказали, у президента.
Принцесса, сидя у окна, ждала возвращения экспедиции. Она происходила из воинственного семейства, была супругой одного из величайших в мире полководцев, воспитывалась в презрении к буржуа, пытающимся изображать из себя военных. Поэтому она не могла не испытывать смутного беспокойства, думая о том, что горожане, ее сторонники, идут в бой с армией настоящих солдат. Но три обстоятельства успокаивали ее: первое — что экспедицией командовал герцог де Ларошфуко, второе — что впереди шел полк де Навайля, и третье — что на знаменах красовалось имя Конде.
По очень понятной причине все надежды принцессы, наоборот, приводили в отчаяние виконтессу де Канб, и все, что могло привести прославленную даму в отчаяние, доставило бы виконтессе радость.
Первым к принцессе явился герцог де Ларошфуко, весь в пыли и крови. Рукав его черного камзола был разорван, а сорочка облита кровью.
— Правду ли сказали мне? — спросила принцесса, бросаясь к нему навстречу.
— А что вам сказали, ваше высочество? — отвечал герцог очень хладнокровно.
— Говорят, что осада не удалась?
— Так вам сказали не все: мы просто разбиты.
— Разбиты! — воскликнула принцесса, побледнев. — Разбиты! Но это невозможно.
— Разбиты, — прошептала виконтесса, — разбиты Канолем!
— Но как же это случилось? — спросила принцесса высокомерно, показывая таким образом свое негодование.
— Это случилось, ваше высочество, как случаются все неудачи в игре, в любви, на войне: мы столкнулись с человеком, который хитрее или сильнее нас.
— Так этот господин де Каноль очень храбр? — спросила принцесса.
Сердце госпожи де Канб радостно забилось.
— Да, Боже мой, храбр, как все мы! — отвечал Ларошфуко, пожимая плечами. — Только у него были свежие солдаты, крепкие стены, и он приготовился к защите, потому что, вероятно, был извещен о нашем нападении, поэтому он легко справился с нашими бордосцами. Ах, ваше высочество, какие это жалкие воины! Они обратились в бегство при втором залпе!
— А навайльцы? — спросила Клер, забывая, что вопрос ее очень неосторожен.
— Вся разница, сударыня, — отвечал Ларошфуко, — между навайльцами и горожанами состоит в том, что горожане побежали, а навайльцы отступили.
— Теперь нам остается только потерять Вер!
— Это очень возможно, — проговорил Ларошфуко с удивительным хладнокровием.
— Разбиты! — вскричала принцесса, топнув ногой. — Разбиты какой-то дрянью под предводительством некоего господина де Каноля! Каноль! Какое странное имя!
Клер покраснела до ушей.
— Имя это кажется вашему высочеству смешным, а кардиналу Мазарини оно кажется чудесным. И я почти смею сказать, — прибавил герцог, быстро и проницательно взглянув на Клер, — что так думает не один он. Имена как разные цвета, ваше высочество, — продолжал герцог, улыбаясь своей желчной улыбкой, — о них не спорят.
— Так вы думаете, что и Ришон может быть разбит?
— Почему же нет? Ведь меня тоже разбили! Надобно переждать несчастное время; война — та же игра, когда-нибудь и нам повезет.
— Это бы не случилось, если бы приняли мой план, — вмешалась маркиза де Турвиль.
— Ваша правда, — сказала принцесса. — Никогда не принимают наших предложений, говоря, что мы женщины и ничего не разумеем в военном деле… Мужчины делают по-своему, и за то их бьют.
— Ах, Боже мой, ваше высочество совершенно правы, — сказал герцог, — но это случалось с лучшими полководцами: Павел Эмилий был разбит при Каннах, Помпей — при Фарсале, а Атилла — при Шалоне. Только Александр Великий да вы, маркиза, никогда не проиграли ни одной битвы. А в чем состоял ваш план, извольте сказать?
— По моему плану, — отвечала госпожа де Турвиль очень сухо, — следовало осадить крепость по всем правилам военной науки. Но меня не захотели слушать и решили напасть врасплох. И что же вышло?
— Отвечайте маркизе, господин Ленэ, — сказал герцог. — Что касается меня, я не очень силен в стратегии и потому не смею вступать в спор с госпожой де Турвиль.
— Сударыня, — сказал Ленэ, который до сих пор только улыбался, — вот сколько обстоятельств соединилось против вашего плана: бордосцы не солдаты, а просто горожане, они хотят ужинать дома и спать на супружеской постели. При правильной осаде мы лишили бы их множества удобств, без которых они не могут обойтись. Они осаждали остров Сен-Жорж как любители. Не порицайте их за то, что они сегодня не имели успеха, они опять проделают эти четыре льё и снова начнут воевать столько раз, сколько вам будет угодно.
— Вы думаете, что они опять начнут? — спросила принцесса.
— О, в этом я уверен, ваше высочество, — отвечал Ленэ, — они так любят свой остров, что не захотят оставить его королю.
— И возьмут его?
— Разумеется, рано или поздно…
— А когда они возьмут Сен-Жорж, я прикажу расстрелять этого дерзкого господина де Каноля, если он не капитулирует! — вскричала принцесса.
Клер задрожала в смертельном страхе.
— Расстрелять! — проговорил герцог де Ларошфуко. — Проклятие! Если ваше высочество таким образом начинает войну, то я от души радуюсь, что принадлежу к вашей партии.
— Так пусть он сдается!
— Я желал бы знать, что ваше высочество скажет, если Ришон сдастся?
— Ришон еще не начал действовать, герцог, не о нем идет речь. Приведите мне буржуа, судью, советника парламента, кого-нибудь из них, кто сказал бы мне, что они чувствуют весь стыд, которым покрыли меня, — горько чувствуют его!
— Вот очень кстати: господин Эспанье просит о чести быть принятым вашим высочеством, — сказал Ленэ.
— Пусть войдет!
Сердце Клер во время этого разговора то билось так сильно, что ей ломило грудь, то сжималось, как в тисках. Она понимала, что Каноль дорого заплатит жителям Бордо за свою первую победу. Но ей стало еще хуже, когда Эспанье пришел и своими оправданиями подтвердил уверения Ленэ.
— Успокойтесь, ваше высочество, — говорил Эспанье принцессе. — Вместо четырех тысяч человек мы пошлем восемь тысяч, вместо шести пушек выставим двенадцать, вместо ста человек потеряем двести, триста, четыреста, если будет нужно, но все-таки возьмем Сен-Жорж!
Комментариев нет