Женская война

— А, черт!

— Гражданская война — это дважды война. Ее надобно вести не так, как охоту. Пусть господа бордосцы смеются, смейтесь сами, если вам это приятно, но не иначе как с моего позволения.

Лейтенант ушел и передал приказания Каноля другим офицерам, которые посмотрели друг на друга с удивлением.

В коменданте уживались два человека: утонченный дворянин и неумолимый воин.

Каноль пришел ужинать с Нанон, но двумя часами ранее обычного; он решил, что проведет всю ночь до зари на крепостном валу. Он застал Нанон за чтением огромной кучи писем.

— Вы смело можете защищаться, дорогой Каноль, — сказала она. — Уж теперь вам недолго ждать помощи: король едет сюда, маршал де Ла Мельере ведет армию, а герцог д’Эпернон скоро будет с пятнадцатью тысячами человек.

— Между тем все-таки пройдет дней восемь-десять, Нанон, — отвечал Каноль с улыбкой, — а ведь остров Сен-Жорж нельзя считать неприступной крепостью.

— О, пока вы здесь комендантом, я за все отвечаю.

— Хорошо, но именно потому, что я здесь комендант, я могу быть убит… Нанон! Что сделаете вы в случае моей смерти? Подумали вы об этом?

— Да, — отвечала Нанон тоже с улыбкой.

— Так приготовьте ваши сундуки, лодочник будет ждать в назначенном месте. Если нужно будет броситься в воду, у вас будет четверо из моих людей, мастера плавать, они доставят вас на тот берег.

— Все эти предосторожности бесполезны, Каноль; если вас убьют, тогда мне ничего не нужно…

Доложили, что ужин готов.

Во время него Каноль раз десять вставал и подходил к окну, выходившему на реку. Не доев, он вышел из-за стола. Начинало темнеть.

Нанон хотела идти за ним.

— Вернитесь, — сказал ей Каноль, — и поклянитесь мне, что не выйдете из комнаты. Если я буду знать, что вы подвергаетесь опасности, то я не отвечаю за себя. Нанон, тут дело идет о моей чести, прошу вас, не играйте ею.

Нанон подставила Канолю губы, казавшиеся особенно алыми на бледном лице, и потом ушла в свою комнату, сказав:

— Повинуясь вам, Каноль, хочу, чтобы друзья и враги узнали человека, которого я люблю! Действуйте!

Каноль вышел. Он не мог не удивляться этой женщине, уступавшей всем его желаниям, совершенно покорявшейся его воле. Едва пришел он на крепостную стену, как наступила ночь, страшная и грозная, какою она кажется всегда, когда несет в черной своей одежде кровавую тайну.

Каноль стал на краю эспланады, откуда он мог наблюдать течение реки и оба ее берега. Луны не было; завеса темных облаков тяжело плыла по небу. Коменданта невозможно было заметить, но зато и он почти ничего не мог видеть.

В полночь ему показалось, что какие-то темные массы движутся по левому берегу и исполинские тени тянутся по реке. Впрочем, никакого шума не было, только ночной ветер завывал между деревьями.

Массы остановились; тени, приблизившись, приняли правильные очертания. Каноль думал, что ошибся, однако ж начал всматриваться пристальнее. Пылавшие глаза его пронизывали мрак, ухо его ловило малейший звук.

На часах крепости пробило три; долгие звуки медленно и скорбно замирали в ночной тиши. Каноль начинал думать, что его обманули ложным известием, и хотел уже идти спать, как вдруг лейтенант де Вибрак подошел к нему и положил одну руку ему на плечо, а другою указал на реку.

— Да, да, — сказал Каноль, — это они. Ну, мы ничего не потеряли, что ждали их. Разбудите ту часть гарнизона, которая спала, и расставьте людей за парапетом крепостной стены. Вы говорили им, что я убью того, кто осмелится выстрелить до приказа?

— Говорил.

— Хорошо, скажите им то же еще раз.

На заре длинные лодки начали приближаться к крепости. Люди на них смеялись и потихоньку разговаривали. На равнине можно было заметить возвышение, которого не было накануне. То была батарея из шести орудий, поставленная герцогом де Ларошфуко ночью. Люди в лодках ждали только потому, что батарея не могла еще начать действовать.

Каноль спросил, заряжены ли ружья, на утвердительный ответ кивнул головой и велел ждать приказания.

Лодки все приближались, и при первых лучах солнца Каноль рассмотрел кожаную одежду и особого фасона шляпы роты из полка де Навайля, в котором, как известно, он служил. На носу первой лодки стоял барон де Равайи, который принял командование ротой после Каноля, а на корме — лейтенант, молочный брат Каноля, очень любимый товарищами за свою веселость и беспрерывные шутки.

— Вы увидите, — говорил он, — они не пошевелятся, и надобно будет, чтобы герцог де Ларошфуко разбудил их пушками. Как удивительно, черт возьми, спят в Сен-Жорже! Когда я буду болен, я сюда перееду жить.

— Добрый Каноль, — сказал Равайи, — он управляет крепостью, как истинный отец семейства: боится простудить солдат и не назначает их ночью в караул.

— Правда, — прибавил другой, — даже часовых не видно.

— Эй! — закричал лейтенант, спрыгивая на землю. — Ну, просыпайтесь же и подайте нам руки, чтобы мы могли взобраться на стену!

При этой шутке вся линия осаждающих захохотала. Две или три лодки пошли к порту, а из остальных войска выходили на берег.

— Хорошо, — сказал Равайи, — понимаю. Каноль хочет показать, будто его застали врасплох, чтобы не поссориться с королевой. Господа, будем столь же учтивы и не станем убивать его людей. Когда войдем в крепость, щадите всех, кроме женщин… впрочем, они, может быть, и не станут, черт побери, просить пощады. Дети мои, не забудем, что это война между друзьями, поэтому первого, кто обнажит шпагу, я велю заколоть.

При этом приказании, отданном с веселостью совершенно французской, все опять захохотали, включая солдат.

— Друзья мои, — сказал лейтенант, — посмеяться хорошо, но смех не должен мешать делу. Берите лестницы и лезьте наверх.

Солдаты вытащили из лодок длинные лестницы и подошли к стене.

Тут Каноль встал и, с тростью в руках, со шляпой на голове, спокойно пошел вдоль парапета, как человек, вышедший подышать свежим утренним воздухом.

Было уже так светло, что его нельзя было не узнать.

— А, доброе утро, навайльцы! — сказал он, обращаясь к своей роте. — Здравствуй, Равайи!.. А, Ремонанк, здравствуй!

— Ба, да это Каноль! — закричали молодые офицеры. — Наконец-то ты проснулся, барон.

— А что ж еще делать? Здесь живешь как король Ивето, ложишься рано, встаешь поздно. Но какого черта вы поднялись с зарей?

— Дьявольщина! Ты, кажется, сам должен видеть, — отвечал Равайи. — Мы осаждаем тебя и больше ничего.

— А зачем осаждать меня?

— Хотим взять твою крепость.

Каноль засмеялся.

— Ты капитулируешь, — спросил Равайи, — не так ли?

— Но прежде мне следует знать, кому я должен сдаться? Каким образом случилось, что навайльцы сражаются против короля?

— Честно сказать — потому, что мы стали бунтовщиками. Мы убедились, что Мазарини решительно дрянной человек и не стоит того, чтобы храбрые дворяне ему служили; поэтому мы перешли на сторону принцев. А ты?