Она вынула из кармана письмо, которое получила в ту минуту, когда садилась за стол.
— От кого это? — спросил Каноль.
— От принцессы. Она зовет меня к себе.
— По крайней мере это хороший предлог! Благодарю вас, что вы хоть щадите меня.
— Не обманывайте сами себя, господин де Каноль, — сказала виконтесса с печалью, которую не старалась даже скрывать. — Если б я даже не получила этого письма, то все-таки в условленный час напомнила бы вам об отъезде, как напоминаю теперь. Неужели вы думаете, что люди, окружающие нас, и дальше не догадаются, что мы в сговоре? Наши взаимоотношения, признайтесь сами, вовсе не похожи на взаимоотношения гонимой принцессы с ее гонителем. Но если эта разлука для вас так жестока, как вы говорите, то позвольте сказать вам, барон, что от вас зависит никогда не разлучаться со мною.
— Говорите! О, говорите! — вскричал Каноль.
— Разве вы не догадываетесь?
— Разумеется! Прекрасно догадываюсь! Вы хотите, чтобы я сопровождал вас к принцессе?
— Она сама пишет это в своем письме, — живо сказала виконтесса.
— Благодарю, что мысль эта пришла не вам в голову, благодарю за смущение, с которым вы сделали мне это предложение. Совесть моя нисколько не мешает мне служить той или другой партии, у меня нет никаких убеждений. Да и кто их имеет в этой войне, кроме тех, кто преследует свои личные цели? Когда я вынимаю шпагу из ножен, мне все равно, откуда посыплются на меня удары — справа или слева; я не знаю королевы, не знаю и принцев, я независим, нечестолюбив и ничего не жду ни от нее, ни от них. Я просто служу, вот и все.
— Так вы поедете со мной?
— Нет!
— Но почему же, если дело обстоит так, как вы сказали?
— Потому что вы перестанете уважать меня.
— Так только это останавливает вас?
— Только это, клянусь вам.
— О, тогда не бойтесь!
— Вы сами не верите тому, что теперь говорите, — сказал Каноль, грозя пальцем и улыбаясь. — Перебежчик — предатель. Первое из этих двух слов несколько поучтивее, но оба означают одно и то же.
— Да, вы правы, — отвечала госпожа де Канб, — и я не хочу настаивать на своей просьбе. Если б вы не были посланы королем, я постаралась бы привлечь вас на сторону принцев, но вы доверенное лицо ее величества королевы-регентши и первого министра, отличены благосклонностью герцога д’Эпернона, который, несмотря на мои прежние подозрения, особенно покровительствует вам…
Каноль покраснел.
— Не бойтесь, я не проговорюсь. Но выслушайте меня, барон: мы расстанемся не навсегда, поверьте мне, когда-нибудь мы увидимся, у меня есть такое предчувствие.
— Где же? — спросил Каноль.
— Я и сама не знаю, но мы, безусловно, увидимся.
Каноль печально покачал головой.
— На это я не надеюсь, — сказал он, — война разделяет нас, это слишком большое препятствие, когда нет любви.
— А нынешний день? — спросила виконтесса очаровательным голосом. — Он ничего не значит для вас?
— Только сегодня, первый раз в моей жизни, я уверен, что жил.
— Вот видите, вы неблагодарны.
— Позвольте мне прожить еще один такой же день.
— Нельзя, я должна ехать сегодня вечером.
— Я не прошу этого дня завтра или даже послезавтра, я прошу его у вас когда-нибудь в будущем. Назначьте какой вам угодно срок, выберите какое вам угодно место, но позвольте мне жить с уверенностью; я буду слишком несчастлив, если буду жить только с одной надеждой.
— Куда вы теперь поедете?
— В Париж, надо отдать отчет…
— А потом?
— Может быть, в Бастилию.
— Но если вы не попадете туда?
— Вернусь в Либурн, где стоит мой полк.
— А я поеду в Бордо, где должна быть принцесса. Не знаете ли вы какого-нибудь очень уединенного селения на дороге в Бордо или в Либурн?
— Знаю, оно мне почти так же дорого, как Шантийи.
— Верно, Жольне? — сказала она с улыбкой.
— Жольне, — повторил Каноль.
— До Жольне ехать четыре дня. Сегодня у нас вторник, я пробуду там все воскресенье.
— О, благодарю! Благодарю! — сказал Каноль, целуя ее руку, которую виконтесса не имела сил отнять.
Через минуту она сказала:
— Теперь нам остается доиграть нашу маленькую комедию.
— Да, правда, ту комедию, которая должна покрыть меня позором в глазах целой Франции. Но не смею ничего сказать против этого: я сам выбрал если не роль, которую играл в комедии, то, по крайней мере, развязку.
Виконтесса потупила глаза.
— Извольте, скажите, что остается делать, — продолжал Каноль хладнокровно, — я жду ваших приказаний и готов на все.
Клер была в таком волнении, что Каноль мог видеть, как вздымается бархат платья на ее груди.
— Вы приносите мне неизмеримую жертву, я это знаю, но, верьте мне, я вечно буду вам за нее благодарна. Да, вы попадете из-за меня в немилость двора, вас будут из-за меня судить, и очень строго. Сударь, прошу вас, пренебрегите всем этим, если вам приятно думать, что вы доставили мне счастье!
— Постараюсь, виконтесса.
— Поверьте мне, барон, продолжала госпожа де Канб, — видя, как мучит вас эта холодная печаль, я терзаюсь угрызениями совести. Другие, может быть, вознаградили бы вас больше, чем я; но, сударь, награда, даваемая с такой легкостью, не смогла бы достойно оплатить вашу жертву.
При этих словах Клер стыдливо и со вздохом опустила глаза.
— Это все, что вы хотели сказать мне? — спросил Каноль.
— Вот, — отвечала виконтесса, снимая портрет с груди и протягивая его Канолю, — вот мой портрет. Когда с вами приключится новая неприятность по этому несчастному делу, взгляните на этот портрет и подумайте, что вы страдаете за ту, которую он изображает, что за каждое ваше страдание вам платят сожалениями.
— Только?
— Еще уважением.
— Только?
— Симпатией.
— Ах, виконтесса, еще одно слово! — вскричал Каноль. — Что стоит вам совершенно осчастливить меня?
Клер бросилась к молодому человеку, подала ему руку и хотела сказать: «Любовью!».
Но в этот момент двери растворились и в сопровождении Помпея появился подставной капитан телохранителей.
— В Жольне я докончу, — сказала виконтесса.
— Фразу или мысль?
— И то и другое: первая вполне выражает вторую.
— Мадам, — сказал подставной капитан, — лошади вашего высочества готовы.
— Удивляйтесь же! — сказала Клер Канолю потихоньку.
Барон улыбнулся с состраданием к самому себе.
— Куда же едет ваше высочество? — спросил он.
— Я уезжаю.
— Но ваше высочество изволили забыть, что мне приказано не оставлять вас ни на минуту?
— Сударь, ваша миссия закончена.
— Что это значит?
— Это значит, что я не ее высочество принцесса Конде, а всего лишь виконтесса де Канб, ее первая придворная дама. Принцесса уехала вчера вечером, и я теперь отправляюсь к ней.
Каноль оставался неподвижен, ему, очевидно, не хотелось продолжать играть эту комедию при публике, состоявшей из лакеев.
Комментариев нет