— Бедный мой сирота!
Но не только принц с восторгом поглядывал на богатое платье, знак наступающего мужества. Возле него стоял другой мальчик, постарше несколькими месяцами, с розовыми щеками, белокурыми волосами, дышащий здоровьем, силой и живостью. Он пожирал глазами великолепие, окружавшее его счастливого товарища. Уже несколько раз, не имея сил сдержать свое любопытство, он подходил к стулу, на котором лежали богатые наряды, и потихоньку ощупывал материю и шитье в то время, как принц смотрел в другую сторону. Но случилось, что герцог Энгиенский взглянул слишком рано, а Пьерро отнял руку слишком поздно.
— Смотри, осторожнее, — вскричал маленький принц с досадой, — говорю тебе, Пьерро, осторожнее! Ты, пожалуй, испортишь мне платье, ведь это шитый бархат, и он тотчас портится, как только до него дотронешься. Запрещаю тебе трогать его!
Пьерро спрятал руку за спину, пожимая плечами, как всегда делают дети, когда они чем-нибудь недовольны.
— Не сердитесь, Луи, — сказала принцесса своему сыну, лицо которого исказилось довольно неприятной гримасой, — если Пьерро дотронется до твоего платья, мы прикажем высечь его.
Пьерро сердито надул губы и ответил с угрозой:
— Монсеньер — принц, да зато я садовник; если он не соблаговолит разрешить мне дотрагиваться до его платья, то я не позволю ему играть с моими цесарками. Да ведь я и посильнее монсеньера, и он это знает…
Едва он успел выговорить эти неосторожные слова, как кормилица принца, мать Пьерро, схватила непокорного подданного за руку и сказала:
— Ты забываешь, Пьерро, что монсеньер — твой господин, ему принадлежит все в замке и в его окрестностях, стало быть, твои цесарки принадлежат тоже ему.
— Ну вот, — пробормотал Пьерро, — а я думал, что он мне брат.
— Да, но брат молочный.
— Ну, если он мне брат, так мы все должны делить, и если мои цесарки принадлежат ему, то и его платье — мое.
Кормилица хотела пуститься в пространные объяснения, какова разница между братом единоутробным и братом молочным, но юный принц, желавший удивить Пьерро и вызвать зависть к себе, прервал ее речь и сказал:
— Не бойся, Пьерро, я не сержусь на тебя. Ты сейчас меня увидишь на большой белой лошади и в маленьком моем седле; я поеду на охоту и сам убью оленя.
— Как бы не так! — возразил Пьерро с очевидной насмешкой. — Долго усидите вы на лошади! Вы третьего дня хотели поездить на моем осле, да и тот сбросил вас.
— Правда, — отвечал герцог Энгиенский с величественным видом, который он принял, призвав на помощь воспоминания, — но сегодня я представляю принца Конде и, стало быть, не упаду; притом Виала будет держать меня обеими руками.
— Довольно, довольно, — сказала принцесса, желая прекратить спор Пьерро с герцогом Энгиенским. — Пора одевать его высочество. Вот уже бьет час, а дворяне наши ждут с нетерпением. Ленэ, прикажите подать сигнал.
XIV
В ту же минуту во дворе раздался звук рогов, который разнесся до самых дальних покоев замка. Все бросились к своим коням, свежим и отдохнувшим благодаря заботам конюхов, и сели в седла. Ловчий со своими загонщиками, егеря в сопровождении свор собак последовали за гостями. Затем дворяне выстроились в два ряда, и герцог Энгиенский, верхом на белой лошади, поддерживаемый Виала, появился в сопровождении придворных дам и кавалеров, а также конюших. За ним следовала его мать в роскошном туалете на черной, как вороново крыло, лошади. Рядом с ней, тоже верхом на коне, которым она управляла с восхитительной грацией, ехала виконтесса де Канб, очаровательная в своем женском наряде, который она наконец надела, к своей великой радости.
Что касается госпожи де Турвиль, то ее напрасно все пытались разыскать еще со вчерашнего дня; она исчезла, словно Ахилл, удалившийся в свою палатку.
Блестящая кавалькада была встречена единодушными кликами. Все показывали друг другу, поднимаясь на стременах, принцессу и герцога Энгиенского, которых большинство дворян не знали в лицо, потому что никогда не бывали при дворе и жили вдали от всего этого царственного великолепия. Мальчик приветствовал публику с очаровательной улыбкой, а принцесса — с кротким величием. Это были жена и сын того военачальника, кого даже враги называли первым полководцем Европы. Теперь же этот воитель подвергся преследованиям, был посажен в тюрьму теми, кого он спас от врага при Лансе и защитил против мятежников в Сен-Жермене. Всего этого было более чем достаточно, чтобы вызвать энтузиазм, сразу же достигший высшей степени.
Принцесса упивалась всеми этими свидетельствами своей популярности. Потом, после того как Ленэ потихоньку шепнул ей несколько слов на ухо, она подала сигнал к отправлению. Вскоре охотники въехали в парк, все ворота которого охранялись солдатами полка принца Конде. Решетки вслед за охотниками были заперты, но и эта предосторожность казалась недостаточной. Все как будто еще боялись, чтобы к празднику не пристроился какой-нибудь тайный враг. Поэтому солдаты остались на часах у решетки, а около каждой двери был поставлен швейцар с алебардой, которому было приказано отворять только тем, кто ответит на три вопроса, служившие паролем.
Спустя минуту после того, как заперли решетку, звук рогов и свирепый лай собак дали знать, что травля началась.
Между тем с наружной стороны парка, против стены, построенной коннетаблем Анн де Монморанси, шесть всадников, услышав звуки рогов и лай собак, остановились, поглаживая лошадей, и начали совещаться.
Глядя на их платья, совершенно новые, на богатую сбрую их лошадей, на плащи из блестящей ткани, которые спускались с их плеч на конские крупы, и богатое оружие, которое они ловко показывали, нельзя было не удивиться, что такие красивые и нарядные кавалеры составляют изолированную группу, в то время как все окрестное дворянство собралось в замке Шантийи.
Впрочем, блеск этих всадников бледнел перед роскошью, с которой был одет их начальник, или тот, кто казался их начальником: шляпа с плюмажем, позолоченная перевязь, сапоги из тонкой кожи и с золотыми шпорами, длинная шпага с резным эфесом и великолепный голубой испанский плащ составляли его наряд.
— Черт возьми, — сказал он после нескольких минут глубокого раздумья, во время которого прочие всадники смотрели на него с некоторым замешательством. — Как же попасть в парк? Войти в ворота или перелезть через решетку? Впрочем, подъедем к первым воротам или к первой калитке, и мы, верно, войдем. Таких прекрасно обмундированных молодцов, как мы, не оставят за воротами, если туда впускают людей, одетых так, как те, которых мы встречаем с самого утра.
— Повторяю вам, Ковиньяк, — отвечал тот всадник, к которому начальник обратился с речью, — повторяю, что эти плохо одетые люди, теперь разгуливающие в парке, несмотря на то, что их костюмы похожи черт знает на что, имели перед нами важное преимущество: они знали пароль. Мы же не знаем пароля и не попадем в парк.
Комментариев нет