За пропастью во ржи



Уит Бернетт любил рискованные предприятия. В 1931 году, в самый разгар Великой депрессии, он со своей тогдашней женой Мартой Фоули затеял издавать в Вене журнал «Стори». В 1933 году супруги перебрались в Нью‑Йорк, где их редакция обосновалась на Четвертой авеню. По замыслу Бернетта, журнал «Стори» должен был знакомить публику с произведениями молодых талантливых писателей – как правило, теми, что были отвергнуты более консервативными и массовыми изданиями. Эстетическое чутье Бернетта обычно не подводило – именно он открыл миру таких авторов, как Теннесси Уильямс, Норманн Мейлер и Трумэн Капоте. В 1939 году, при весьма скромном тираже около 21 тысячи экземпляров и вечно шатком финансовом положении, «Стори» высоко котировался в писательских кругах и считался самым актуальным литературным изданием.

В противоположность Бернетту, Чарльз Хэнсон Таун являл собой воплощение солидности. К 1939 году, в свои шестьдесят один, Таун отметился едва ли не во всех мыслимых областях словесности. Зарабатывал он редакторством, поочередно и весьма успешно возглавляя ряд широко известных журналов, в том числе «Космополитен», «Макклюрс» и «Харперс базар». При всей загруженности редакторской работой он всегда находил время писать.

Назвать его «плодовитым» и «разноплановым» – значит не сказать ничего. Таун произвел на свет изрядное количество пьес, романов, песенных текстов и даже как‑то составил руководство по этикету. Но любовью всей его жизни была поэзия. Его лирика, как и произведения во всех остальных жанрах, пользовалась успехом, поскольку полностью отвечала ожиданиям читателей. Стихи у Тауна всегда рифмованные, полные цветастых фраз – в его время как раз этого и требовала публика. Характерный образец его поэтического творчества – стихотворение «Самоубийца», написанное в 1919 году:

 

Когда неверной поступью отправился он к Богу,

Прервав на полуслове песнь, не довершив трудов,

Кто знает, что за мрачною он прошагал дорогой

И много ль одолел долин, стремнин, холмов?

 

С улыбкой грустной, чаю я, его Создатель встретил.

– О, нерадивый, – молвил Он, – куда ж ты так спешил?

Что книгу жизни прочитать непросто, ты заметил.

Но азбуку ее, увы, не доучил.

 

Не очень понятно, чему именно Сэлинджер надеялся выучиться у автора такого рода стихов. Скорее всего, в Тауне его привлекла не поэтическая слава, а репутация признанного драматурга. Однако в университете Таун преподавал именно стихосложение, и, таким образом, Сэлинджеру пришлось изучать род литературы, к которому он никогда прежде не проявлял сколько‑нибудь заметного интереса.

Поступление в Колумбийский университет стало для Сэлинджера третьей попыткой получить высшее образование. В Урсинус‑колледже он бахвалился перед однокашниками, что когда‑нибудь напишет Великий Американский Роман. Под предлогом того, что только так смогут раскрыться его способности, он выбил у родителей разрешение заняться в университете писательским мастерством. Но, несмотря на это, с самого начала семестра был, как и прежде, вял и рассеян. На курсе у Бернетта Сэлинджер редко брал слово и за все время так практически ничего и не написал. Спустя годы Бернетт напоминал бывшему студенту, как тот отсиживался в заднем ряду, бесцельно глазея в окно.

К поэтическому курсу Сэлинджер относился гораздо добросовестнее. Очевидно, ему больше хотелось подражать Чарльзу Хэнсону Тауну, чем Уиту Бернетту, – как литератор, Таун пользовался гораздо большим успехом, к тому же Сэлинджер разделял его интерес к театру. Прозаических университетских работ Сэлинджера до нас не дошло, зато в архиве Чарльза Хэнсона Тауна, среди студенческих сочинений 1939 года, сохранилось стихотворение, подписанное «Джерри Сэлинджер» и озаглавленное «Ранняя осень в Центральном парке». Начинается оно так: «Слякоть и хмарь, обреченные тлению листья…»

В конце первого семестра в Колумбийском университете Сэлинджер получил в награду – скорее за усердие, чем за проявленные таланты – экземпляр поэтического сборника Тауна «Апрельская песнь», вышедшего в 1937 году. Не исключено, впрочем, что эту книгу получили все его соученики по поэтическому курсу. Экземпляр Сэлинджера снабжен дарственной надписью:

 

 

Джерому Сэлинджеру,
за постоянное усердие на занятиях весеннего семестра 1939 года
в Колумбийском университете,
от Чарльза Хэнсона Тауна, Нью‑Йорк, 24 мая 1939.

 

Так или иначе, в один прекрасный момент с Сэлинджером произошло нечто, что вывело его из полусонного состояния. И произошло это на занятии не у Тауна, как можно было бы подумать, а у Бернетта. Случай, на первый взгляд малозаметный, имел огромное значение для Сэлинджера.

Как‑то Бернетт решил вслух прочитать студентам рассказ Уильяма Фолкнера «Когда наступает ночь». Он читал эту вещь ровным, бесстрастным голосом. «Фолкнер говорил с нами напрямую, без всяких посредников, – писал позже Сэлинджер. – Бернетт ни разу не вторгся между автором и его возлюбленным молчаливым читателем». Это чтение послужило Сэлинджеру уроком писательского самоограничения и уважения к читателю. На всю жизнь усвоив поданный Бернеттом урок, он всегда старался оставаться словно бы в стороне, не вклиниваться между читателем и повествованием, подавлять свое авторское присутствие, чтобы оно не мешало непосредственному восприятию читателем героев и их поступков.

Как позднее вспоминал Сэлинджер, Бернетт частенько опаздывал на занятия и заканчивал их раньше положенного, но свой предмет преподавал толково и доступно. Он заражал учеников своей любовью к жанру рассказа, и сама эта любовь давала им больше, чем подробнейшие объяснения. Знакомя студентов с авторами самого разного ранга, пишущими в самой разнообразной стилистике, Бернетт не навязывал своего отношения и тем самым внушал студентам мысль, что умение читать книги не менее важное, чем умение их хорошо писать.

В конце концов Сэлинджер поддался обаянию Уита Бернетта, начал активнее участвовать в занятиях и писать дома, для себя. Понапрасну просидев в аудитории целый семестр, – глядя в окно и перебрасываясь шуточками с соседями, – осенью он предпринял вторую попытку и снова записался на курс к Бернетту.

С сентября Сэлинджер начал посещать занятия, которые Бернетт вел вечером по понедельникам. Он опять тихо сидел в заднем ряду, и ничто не говорило о том, что в Джерри происходит важная перемена. Что он мало‑помалу изживает в себе насмешливую самоуверенность, под знаком которой проходили прежние годы его учебы. В письме, адресованном Бернетту в ноябре 1939 года, Сэлинджер с сожалением признает, что был до сих пор слишком ленив и чрезмерно занят собственным «я».

Теперь он настроился на самый серьезный лад и после одного из занятий, собравшись с духом, вручил преподавателю подборку своих рассказов. Бегло просмотрев ее, Бернетт был поражен – под маской безразличия в парне с заднего ряда скрывался незаурядный талант. «Казалось, что эти несколько рассказов написаны на одном дыхании, – вспоминал Бернетт много лет спустя. – Большинство из них были потом опубликованы».

К концу осеннего семестра Сэлинджер уже считал Уита Бернетта своим наставником, его отзывы и советы были для Джерри исключительно важны, а авторитет непререкаем. Сэлинджер буквально из кожи лез вон, лишь бы снискать благосклонность Бернетта. В письмах той поры, изобилующих признаниями в собственном невежестве и дифирамбами в адрес наставника, он предстает самым что ни на есть восторженным юношей. Джерри настолько благодарен Бернетту за принятое в нем участие, что клянется пойти ради него на все, что угодно, – разве что не на убийство.

Осенью 1939 года Сэлинджер написал рассказ «Молодые люди» и показал его Бернетту. Бернетт, которому вещь чрезвычайно понравилась, предложил отослать ее в «Кольерс», иллюстрированный журнал, где рассказы размещались в окружении назойливой рекламы. Публикация рассказов в «Кольерс», «Сатердей ивнинг пост», «Харперс базар» и подобных им женских журналах, в так называемом глянце, в 1930‑е и 1940‑е годы была самым обычным делом.

Утром 21 ноября Сэлинджер собственноручно отнес рукопись в редакцию «Кольерс». Там ее прочитали – и, в полном соответствии с опасениями автора, отвергли. Таково было первое столкновение Сэлинджера с превратностями писательского ремесла, и ему хватило мужества признать этот опыт не напрасным.

Проведя своего студента через искус глянцем, Бернетт забрал рукопись «Молодых людей» себе. Несколько недель она пролежала в редакции «Стори», пока главный редактор решал, печатать рассказ или нет. Сэлинджеру, которому Бернетт ничего определенного не обещал, эти недели наверняка показались вечностью.

Бернетт не собирался протаскивать Сэлинджера в печать. Не сказать, что он открыл в парне, который отмалчивался на занятиях в заднем ряду, редкостное литературное дарование и проложил ему прямую дорогу к славе. Сначала он заставил Джерри самого попытать счастья. Как литературному наставнику Бернетту, должно быть, хотелось опубликовать произведение своего подопечного, но как учитель он прежде предоставил ему возможность испробовать другие варианты и взял рассказ только после того, как Сэлинджеру отказали в другом журнале.






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *