Винсент рассказывает Бэйбу, что его младший брат Холден Колфилд без вести пропал в Европе. Он упоминает об этом несколько раз, и с каждым разом в его словах звучит все больше горечи. Помимо этой сцены в «Дне перед прощанием» Винсент больше нигде о пропавшем брате не упоминает, зато его переживаниям в связи с возможной гибелью брата почти целиком посвящен написанный два года спустя рассказ «Сельди в бочке».
В четвертой сцене Сэлинджер вкладывает в уста Бэйба свое собственное отношение к войне. Герои рассказа, отобедав, остаются за столом, и отец Бэйба, мистер Глэдуоллер, принимается вспоминать Первую мировую, на которой ему довелось повоевать. В какой‑то момент Бэйб прерывает отцовские разглагольствования – ему не нравится героизация войны, общепринятая манера выставлять ее постфактум этакой «мужественной игрой». В ответ он произносит пылкую тираду, в которой выражает чувства едва ли не противоположные тем, что еще год назад испытывал по отношению к военной службе новобранец Джерри Сэлинджер. А в конце клянется после окончания войны ничего о ней не рассказывать. «Я никогда ни в чем не был так уверен, как в том, что моральный долг всех мужчин, кто сражался или будет сражаться в этой войне, – потом не раскрывать рта, никогда ни одним словом не обмолвиться о ней. И пусть наши мертвые погибнут понапрасну. Ведь, видит Бог, так оно всегда и бывает».
В заключительной сцене рассказа Бэйб никак не может уснуть и в темноте своей комнаты думает о сестренке Мэтти, которую он, возможно, никогда больше в жизни не увидит. Бэйб мысленно обращается к девочке с прочувствованным монологом, умоляя с возрастом не растратить все то хорошее, что есть в ней сейчас. «Постарайся равняться на самое лучшее, что есть в тебе», – просит он, и в этой пронзительной мольбе, обращенной как к сестре, так и к самому себе, звучит тоска Бэйба по его собственному детству.
Перед тем как отправиться в Европу, Бэйб хочет еще раз взглянуть на Мэтти. Он идет к ней в комнату, целует и прощается. Тут же Бэйб произносит внутренний монолог, по сути схожий со словами Холдена Колфилда, который в романе «Над пропастью во ржи» говорит своей младшей сестре Фиби, что его дело – «ловить ребятишек, чтобы они не свалились в пропасть». Бэйб клянется «выйти с ружьем» против любого, кто станет угрожать его сестре и их родному дому.
«День перед прощанием» можно рассматривать среди прочего и как решительное заявление Сэлинджера о том, что он намерен до конца исполнять в бою свой долг. Как и герой рассказа, он принимает на себя всю полноту ответственности за тех, кто ему дорог. Описанные в рассказе переживания были близки многим американским солдатам, готовившимся к отправке на фронт, поэтому публикации «Дня перед прощанием» в июле 1944 года сопутствовал большой успех.
Нынешним читателям, может, и трудно оценить созвучность рассказа настроениям 1944 года, зато они могут воспринимать его в свете последующего творчества писателя. Как и вообще большинство произведений Сэлинджера, темами и характерами «День перед прощанием» перекликается с романом «Над пропастью во ржи». Так, рассказ насквозь пронизан страхом не вернуться с войны – Сэлинджер, которого со дня на день могли отправить в Европу, писал как если бы это была его последняя вещь. Погибни он на войне, и Холден Колфилд погиб бы вместе с ним.
Ночной разговор Бэйба с Мэтти тут же вызывает в памяти сходную сцену с Холденом и Фиби. И хотя между этими эпизодами большая временная дистанция, в мечте Холдена о том, как он станет ловить над пропастью играющих на поле детей, просвечивает обращенная к Мэтти мольба Бэйба хранить детскую чистоту. «Ты будешь умницей, когда вырастешь. Но если ты не сможешь быть умной и славной девушкой, я не хочу видеть тебя взрослой… Будь славной девушкой, Мэтт».
Слово «славный» здесь явно выступает синонимом «естественности» – в противоположность ненавистной Холдену «липе». То есть эта самая естественность уже возведена Сэлинджером в ранг высшей ценности, которую будут беззаветно отстаивать его герои.
Основной посыл рассказа прост, но убедителен. Перед лицом смерти Бэйб преклоняет колена перед прекрасной детской чистотой Мэтти – это означает, что в черством суетном обществе, прославляющем войну, именно красота дарит человеку надежду и придает осмысленность его существованию.
Глава 4
По ту сторону океана
Первого января 1944 года Сэлинджер встретил свое двадцатипятилетие на базе Форт‑Холаберд. Он рассчитывал провести здесь не больше шести недель, но прошло уже целых три месяца, а высадка на берегах Европы все еще находилась в стадии подготовки. По слухам, ходившим среди военных в Форт‑Холаберде, операция была запланирована на весну.
В ожидании погрузки на корабль Сэлинджер проходил спецподготовку для службы в Корпусе контрразведки и много писал, но ни одной вещи ему так и не удалось пристроить в печать. С октября 1943 года до февраля 1944‑го один только журнал «Стори» отверг пять его рассказов. А поскольку «Стори» служил Сэлинджеру «пристанищем последней надежды», число полученных им отказов смело можно умножить на два.
Редакция «Стори» отвергала произведения Сэлинджера, имея на то все основания, но формулировки отказов, обычно крайне лаконичные, бывали порой не слишком уважительными. Так, например, 9 декабря 1943 года, вскоре после того как в США прошли выборы, Уит Бернетт писал Гарольду Оберу, что за последнюю вещь Сэлинджера он «голосовать не стал бы». Некоторое время спустя, объясняя нежелание печатать рассказ «Урок, усвоенный Кертисом в дровяном сарае», он и не пытался скрыть пренебрежения: «Рассказ о том, как тупого парнишку взяли на рыбалку. Читать там нечего».
Каждый раз, отвергая ту или иную вещь, Бернетт напоминал Сэлинджеру, что ждет от него роман. Он писал Гарольду Оберу: «Не уверен, что этот рассказ будет уместен в журнале. Интереснее было бы посмотреть, что выйдет из задуманного им романа», или: «На сей раз Сэлинджер мне понравился, но одну очень похожую его вещь мы уже печатали… Я все жду, пока он разродится романом».
Справедливости ради стоит напомнить, что Бернетт был не только литературным наставником Сэлинджера, но и издателем, то есть деловым человеком. До сих пор, за пять лет, что продолжалась их дружба, Сэлинджер увидел напечатанными в «Стори» всего два рассказа. Оправданны или нет были претензии Бернетта к произведениям Сэлинджера, нам теперь судить трудно, поскольку все пять рассказов, отвергнутых им зимой 1943/44 года, бесследно исчезли.
Впрочем, этот период отмечен для Сэлинджера не только разочарованиями, но и большим профессиональным успехом. На второй неделе января Дороти Олдинг сообщила, что ей удалось продать его рассказы в «Сатердей ивнинг пост». Редактор Стюарт Роуз заплатил внушительную сумму за право напечатать у себя три вещи: «Смерть пехотинца», «Когда гроза, ты меня сразу буди» и «День перед прощанием». Этим радостным известием Сэлинджер поспешил поделиться с Бернеттом. Причем в свойственной ему манере сначала он скромно пишет о том, что ему скоро предстоит отправка за океан, и только затем чуть ли не с восторгом объявляет о сделке с «Сатердей ивнинг пост». «Боже мой! – восклицает в письме Сэлинджер. – Только представьте себе: эти рассказы прочтут миллионы!»
Сознательно или нет, но, поделившись с Бернеттом своей радостью, Джерри явно должен был уязвить его самолюбие. После того как «Стори» один за другим отвергал рассказы Сэлинджера, «Сатердей ивнинг пост» купил у него не одну, а сразу три вещи, да еще и гораздо дороже, чем по 25 долларов за рассказ, которые он получал от «Стори». Мало того, среди приобретенных «Сатердей ивнинг пост» был один колфилдовский рассказ, относящийся к замыслу романа, на который Бернетт очень рассчитывал получить права.
Тем временем Сэлинджер не ограничивал для себя круг изданий журналами «Стори» и «Сатердей ивнинг пост». Вскоре после процитированного выше послания Уиту Бернетту он написал письмо Уолкоту Гиббсу, замещавшему Гаса Лорано в должности редактора отдела прозы «Нью‑Йоркера». Похваставшись для начала успешной продажей рассказов в «Сатердей ивнинг пост», Сэлинджер советовал редакции разнообразить подход к отбору прозы, а также известил Гиббса, что его агент вышлет в «Нью‑Йоркер» рассказ «Элейн». При этом он оговаривал, что рассказ может быть напечатан только при условии, что редакторы не станут в нем ничего менять. Ни единое слово не должно было быть вычеркнуто, изменено или переставлено на другое место.
Комментариев нет