– Вы были сильно расстроены?
– Да как вам сказать? И да, и нет. Я уже сказал, что главная моя цель была достигнута, информация о новой картине прозвучала, и прозвучала неоднократно. А то, что меня публично унизили и растерли, как плевок по асфальту, так уверяю вас, мне к этому не привыкать. Я на это дело жутко тренированный. Всю жизнь только и делаю, что унижаюсь. При советской власти унижался перед Госкино и руководством «Мосфильма», чтобы взяли в работу мой сценарий. Теперь, при недоразвитом капитализме, унижаюсь перед спонсорами, прогибаюсь, заискиваю, убеждая их, что фильм, который я хочу сделать, получится очень хорошим и они смогут вернуть свои деньги. Мне, Анастасия Павловна, унизиться не жалко и не стыдно, если я знаю, что от этого будет польза. Так что в этом смысле у меня претензий к программе нет.
– И все‑таки что‑то вас задело.
– Да. Меня задело то, что я ничего не понял. Почему Уланов вытащил меня на прямой эфир, если передача не была готова? Зачем он размазывал меня по стенке, когда Оксана уверяла, что он ведет себя вполне корректно и доброжелательно? Она меня обманула? Опять же вопрос: зачем?
Настя поняла, что зря потратила время на кинопродюсера. Она‑то думала, что он встречался с Улановым хотя бы два раза и сможет рассказать о том, каким он был до несчастья, происшедшего с его коллегами, и каким стал после него. Оказалось, что образа «в динамике» не получилось, встреча с Улановым была единственной, и Дорогань рассказал ей все то же самое, что она и без того видела собственными глазами.
– Спасибо, Всеволод Семенович.
Она собралась уходить, однако Дорогань жестом попросил ее не вставать.
– А теперь, Анастасия Павловна, открою вам маленький секрет. Вы позволите?
– Позволю, – кивнула Настя, открывая пачку и доставая новую сигарету.
Ей не хотелось уходить отсюда. Против обыкновения ей было хорошо в этой просторной, не очень тщательно убранной, но удивительно уютной гостиной, хотя она всегда чувствовала себя хорошо и спокойно только в двух помещениях: в собственной квартире и в своем кабинетике на Петровке. И даже громогласный суетливый хозяин квартиры ее не раздражал, а ведь она обычно моментально уставала от громких звуков и совершенно не переносила мельтешащих перед глазами людей. И все‑таки ей здесь нравилось.
– Как вы думаете, откуда я знаю, что вы любите кофе и пьете его постоянно?
– Вы это угадали. Вы же сами так сказали. Солгали, что ли? – улыбнулась она.
– А как же. Продюсер, который никогда не врет, – это не продюсер, а режиссер. Режиссер должен быть правдив, потому что он творец и должен донести свои мысли и чувства до зрителя. Если он не будет правдив, ему не поверят. А продюсер должен врать на каждом углу, иначе он и денег на фильм не достанет, и потом ничего не заработает. Так вот, Анастасия Павловна, я видел вас полтора года назад в «Сириусе», когда убили Алину Вазнис. Вы сидели в кабинете начальника службы безопасности и пили кофе. Долго сидели. Я заглядывал в кабинет несколько раз, и каждый раз у вас в руках была дымящаяся чашка, из чего я сделал вывод, что кофе в ней не тот же самый, уже давно остывший, а свежий. И в пепельнице перед вами все время лежала зажженная сигарета. Так что, как видите, шарлатанства никакого.
– А как же ваш любимый образ сыщика? Тоже ложь?
– Обижаете, хозяйка, – фыркнул веселый кинопродюсер. – Чистая правда. Как на духу. Скажите, вы с начальником службы безопасности «Сириуса» поддерживаете отношения?
– Со Стасовым? Да, конечно. А в чем дело?
– А с его женой вы знакомы?
– Знакома.
– Насколько близко?
– Всеволод Семенович, я не понимаю цели ваших расспросов, – напряженно сказала Настя.
Кинопродюсер сразу перестал ей нравиться. Жена Стасова Татьяна работала следователем, и попытки найти к ней ходы, как говорил незабвенный Аркадий Исаакович, «через заднее кирильцо» ничего приятного не сулили.
– Да цель ясная как Божий день! Я хочу снимать хорошие детективы. И я хочу, чтобы Татьяна Томилина написала сценарий.
Настя недоуменно пожала плечами.
– Так попросите ее. Не вижу, в чем проблема.
– Вы не видите? Вы лжете, очаровательная сыщица. Татьяна Григорьевна, во‑первых, занята по службе так, что не находит времени не то что на сценарий, но даже на разговор со мной. Знаете, как она меня послала? Элегантно, но вполне конкретно. Даже на встречу не согласилась, отфутболила меня по телефону. А во‑вторых, насколько мне известно, она беременна и вот‑вот уйдет в декретный отпуск. Умоляю, Анастасия Павловна, составьте мне протекцию. Пусть она согласится хотя бы выслушать меня, а уж я сумею уговорить ее написать сценарий за то время, пока она будет в отпуске, но еще не родит. Хотите еще кофе?
Настя хотела. И еще она хотела сидеть здесь долго‑долго.
– Подлизываетесь? – улыбнулась она.
– А как же. Нужно же чем‑то вас задобрить. Ну пожалуйста, Анастасия Павловна, не отказывайте мне. Я прочел все книги Томилиной, я выбрал из них пять, которые можно роскошно экранизировать. Остальные тоже можно, но эти пять – это что‑то! Сильные, выстроенные, с яркими характерами, но разножанровые. Можно сделать и триллер, и психологический детектив, и настоящий экшн. Так я сварю кофе?
– Варите.
Дорогань пулей выскочил на кухню, продолжая переговариваться с Настей.
– Всеволод Семенович, а почему бы вам не попросить Стасова? Вы же с ним знакомы.
– О! Вы, как всегда, попали в точку. Через Стасова уже пробовали другие, и результат получился плачевным. Стасов не имеет на жену никакого влияния. Я попытался действовать напрямую, разговаривал с Татьяной Григорьевной сам. И, как вы уже знаете, встретил решительный отказ. Но сейчас ситуация острая. Тот факт, что кино по книгам Томилиной хочу снимать не только я один, говорит о том, что киношная братия раскусила ее детективы и сейчас точит на них зубки. Они робко подползли к ней, но Татьяна отказала, мотивируя это загруженностью по службе. Причина уважительная, и от нее отстали. Я – единственный, кто знает, что жена Стасова через три месяца родит, то есть в ближайшее время уйдет с работы и будет сидеть дома. Если я не получу ее согласия немедленно, то завтра на нее накинутся все остальные.
– Все равно я не понимаю, в чем трудность. Пусть сценарий напишет кто‑нибудь другой, если Таня сама не может.
– Ага! Другой напишет! Читать не захочется. Не то что снимать.
Комментариев нет