Кирилл Костромин с неуместной поспешностью схватился за сигареты.
Господи, это еще откуда?! Это мерзкое, глупое, женское имя «Кира», которым его потчевали все детство и всю юность?! Он слышать его не мог. Он его ненавидел. И даже был уверен, что все его беды от этого дикого имени.
«Сегодня Кира дежурный по кухне!» – бодрым голосом объявляла утром мать.
«Кира, почему по математике опять тройка?» – строго спрашивал отец.
«А Кирка в лагерь не хочет! – наперебой кричали братья прямо ему в лицо и валились от хохота на продавленный диван. – Кира – дура, Кира – дура!»
И эта «дура», гораздо более оскорбительная, чем «дурак», всю жизнь помнилась ему так, что от ненависти и безысходности сводило затылок.
– …попробуйте, Кирилл Андреевич. Это вкусно.
Оказывается, принесли еду. Салат лежал на сказочной красоты тарелке хрусткой аппетитной горкой, и ничего этого не было – ни продавленного дивана, ни братьев, ни Киры‑дуры.
Вокруг был Питер, лето, чистые скатерти, столовое серебро – другая жизнь. Сытая, привычная, удобно устроенная. Его собственная.
– Бросьте вы его к черту, – сказал он хрипло, – это же кретину ясно – ничего у вас с ним не выйдет. Ну зачем вы приехали на этот пляж? Компанию повеселить? Продемонстрировать собственную дурость? Всем наглядно показать, что «она любила его, а он любил родину»? Кира! Надо же такое придумать!
Вилка звякнула о фарфор.
– Я, кажется, не просила у вас совета, – произнесла Анастасия Сотникова отчетливо, – большое спасибо, что вы приняли мое приглашение, но это совершенно не означает, что вы можете говорить мне гадости.
– Да никакие это не гадости, – досадуя на себя, заявил Кирилл, – все гадости вам уже сказали на пляже. Вернее, показали. А вообще говоря, вы правы. Это не мое дело. Прошу прощения. Наверное, это у меня от безделья. Я сегодня полдня не работал.
Она моментально уцепилась за спасательный круг и увела разговор – выбралась на безопасное мелководье, за что Кирилл был ей благодарен.
– Кстати, что у вас за работа, Кирилл Андреевич? Вы ведь здесь в командировке?
– Работа как работа, ничего романтического.
– И все‑таки?
– И все‑таки совсем ничего романтического. У меня фирма. Называется «Строймастер». Это разное оборудование для строительства.
– Мне кажется, я слышала, – сказала Анастасия задумчиво, – вы филиал в Питере не открываете?
– Уже открыли. – Он улыбнулся. – Вчера. Вы не слышали, вы в газете прочитали.
– Да. Точно. Это ведь большая фирма «Строймастер», – она как будто удивилась, – по‑моему, даже в «Новостях» показывали. Огромный склад где‑то по дороге в Гатчину. Это ваш?
– Наш.
– Вы производите или только продаете?
На этом месте Кирилл Костромин засмеялся. Искренне и с удовольствием.
Настя посмотрела внимательно – и вправду почти хохочет.
Такой надутый, важный, щекастенький – и хохочет?!
– Это вы о том, что производства стоят, а весь бизнес занимается спекуляцией, уважаемая госпожа Сотникова? Там продал, здесь купил, а отечественный производитель в… – он чуть было не сказал «в заднице», но вспомнил, что он большой бизнесмен, на ужине с незнакомой дамой, и воздержался, – в сложном положении?
– Ну конечно, – ответила она, недоумевая, что его так развеселило, – в газетах только об этом и пишут.
– Мой вам совет, – сказал он, продолжая игру в «большого бизнесмена», – не читайте за завтраком большевистских газет. Вредно для душевного здоровья.
– Но ведь это правда!
– Да кто вам сказал?! Или вы на каком‑нибудь отечественном производстве подвизаетесь?
– Нет, но…
– Вот именно, что нет. Нет никакого отечественного производства и не было никогда.
– Как не было? СССР – одна шестая часть суши, индустриальная держава, еще в тридцатые годы…
– Я ничего не знаю про тридцатые годы. Зато про восьмидесятые помню хорошо. А вы не помните? Мелкий частик в томате и треугольные пакеты с молоком по два в одни руки? Пальтишки из шинельного сукна? Фарцовщики у магазина «Березка»? Продуктовые заказы по ветеранским карточкам ваша блокадная бабушка не получала? Раз в полгода – на Девятое мая и на Седьмое ноября?
– При чем здесь это?
– При том, уважаемая госпожа Сотникова, что даже одной шестой части суши ни за каким хреном не нужны оборонные заводы по три в каждом городе. А других у нас отродясь не бывало. Правда, у вас в Питере имелся завод резиновых изделий «Треугольник». Но он и сейчас в большом почете, работает себе. Так что я никаких стенаний про российского производителя не понимаю. Я не знаю никаких российских производителей. «Красный Октябрь», что ли? Так он процветает. И остальные все, кто не танки делал или пулеметы, работают потихоньку и зарабатывают даже.
– У вас странная точка зрения.
– У меня нормальная точка зрения. Пройдет время, появится все, что нужно – ткацкие фабрики, пекарни, свечные заводики какие‑нибудь. Их и сейчас уже полно. Может, и до автомобилей дойдет.
– А у вас где производство?
– В Пензенской области, – сказал Кирилл, вдруг осознав, что совершенно неожиданно и не к месту распалился, – мы делаем щетки и кисти. Я же вам говорил, ничего романтического.
– Вы как будто оправдываетесь. – Настя посмотрела испытующе. Он собрался было возразить, но не стал.
Что это его так понесло? В высокие рассуждения о производстве ударился, да еще от романтики старательно отказывался, как будто заранее ее предупреждал, что надежды на него в этом смысле нет никакой, хотя она вовсе не проявляла к нему интереса – смотрела в тарелку, ковыряла салат, печалилась о своей необыкновенной бабушке.
Этот ее Кира во всем виноват. С него все началось.
– Доедайте и поедем, – распорядился он, – одиннадцатый час.
– Да, – как будто спохватилась она, – неужели так поздно?
Доедать она не стала, и Кирилл, привычно расстроившись из‑за брошенной еды, которую придется теперь выкинуть в помойку, попросил счет. У него с детства было очень трепетное отношение к еде.
Когда она стала совать ему деньги, он опять развеселился.
– Я вполне платежеспособен, – сказал он, глядя на нее с насмешливым превосходством. – Кажется, мы уже установили, что с моим отечественным производством как раз все в порядке. Или вы член американской лиги за равноправие женщин?
– Я не член лиги, – пробормотала она. Ему вполне удалось ее смутить. – Просто это я вас пригласила. Навязалась, можно сказать.
– Можно и так сказать, – согласился он, получая удовольствие от ее смущения и своего превосходства, – только заплачу все же я.
Он был хорош – самоуверен, снисходителен, любезен и загадочен. Самому себе он нравился. Он как бы со стороны заслуженно гордился собой – вот каким ты стал, Кирилл Костромин, вот как ты всему научился. Какая там «Кира‑дура»!
Только немного странно было, с чего это он так старается – девица была совсем не в его вкусе.
Комментариев нет