Вселенский заговор

– Гриша, – прошептала Маруся, вдруг осознав счастье единения, – как я тебя люблю. Если бы ты знал!

– Если бы ты знала, как я тебя люблю. Ты меня чуть с ума не свела этим своим Антоном, а ещё потом ты решила меня бросить…

Но Маруся не хотела слушать никаких глупостей. Она хотела сказать ему, как его любит, – и не умела. Не знала слов, да и стеснялась.

– Ты поговоришь со мной? – спросила она. – Потом, не сейчас. Когда-нибудь?

– Я буду разговаривать с тобой всю жизнь, – пообещал Гриша серьёзно. – Даже если ты будешь говорить глупости про лунные реки.

– Я тоже буду с тобой разговаривать, даже если ты будешь говорить скучности про производную, которая рвётся на стенке.

– Неужели я и про производную тебе рассказывал? – удивился Гриша.

– Сто раз, – зевнула Маруся.

Ей жалко было спать, ей хотелось трогать и гладить его уже по-другому, не так, как в первый раз, но спать тоже очень хотелось, и, когда он потянул на них обоих перину, она прижалась к нему покрепче – куда уж крепче! – и заснула. Снилась ей весёлая производная, которая скакала по деревьям и потом почему-то раздваивалась, и они скакали уже парой, и луна с ямочками на щеках выглядывала из-за ёлки, и весь мир сужался до горячей Гришиной руки, которая лежала у неё на груди, от руки Марусе становилось жарко и щекотно, и проснулась она от того, что где-то истошно закричали:

– Гриша! Гри-иша!..

Он подскочил и несколько секунд сидел, ничего не понимая. Маруся тоже подскочила. Сеновал был залит солнцем по самую двускатную крышу, птицы пели вовсю, близкий лес шелестел по-утреннему жизнерадостно, и небо голубело, настраиваясь на большую жару.

– Гриша! – надрывались где-то. – Гриша!

Как был, голый, он проворно подполз к двери.

– Что случилось?!

– Ма… Маруся пропала! Гриша, она опять пропала!

Маруся ахнула и тоже подползла.

Внизу, задрав голову к чердаку, стояла тётя Лида. И у неё было такое лицо, как будто надвигается всемирный потоп.

– Я не пропала, – пискнула Маруся из-за Гришиного плеча. – Я здесь.

– О господи, – сказала Лидия Витальевна внизу.

Держась за стену дома – Гриша с Марусей смотрели на неё сверху, – она добрела до лавочки, села на неё и перекрестилась.

– Тёть, я сейчас, – зачастила Маруся, – я сейчас спущусь, ты что? Тебе плохо?

И она полезла было на лестницу, но Гриша схватил её за ногу.

– Что?!

Он кинул ей рубашонку, которую с трудом отыскал в сене. Маруся полезла с чердака в чём мать родила! Она покраснела до ушей, стала натягивать рубашонку, Гриша ей помогал, как мог – трогал её грудь, гладил, снова трогал, и рубашонка никак не надевалась.

– Тёть, ты как? Тебе плохо? – спрашивала совершенно красная Маруся, взгромождаясь на верхнюю ступеньку лестницы и придерживая подол рубашки.

– Мне отлично, – проинформировала Лидия Витальевна, рассматривая, как Маруся спускается спиной вперёд, нащупывая босой ногой очередную ступеньку. – Хворостиной бы тебе по заднице, вот было бы дело.

– Тётя, – предупредила Маруся с середины лестницы, – ты смотри, ничего мне не говори, ладно?

Лида кивнула.

– Совсем ничего не говори, поняла?

– А хворостиной можно?..

Гриша в шортах и вчерашней футболке перелез через порог сеновала, повис на руках, покачался немного, спрыгнул на землю и галантно подал Марусе руку.

Лида посмотрела на них, набок склонив голову, что-то пошептала про себя, как будто молитву сотворила, и ушла в дом.

Маруся ринулась в баню, где ещё была тёплая вода, наскоро помылась, ощущая собственное тело чужим и неловким. Впрочем, она же знала, что к нему, к новому телу, придётся приспосабливаться.

В доме полным ходом готовили завтрак. Агриппина, о которой Маруся совсем позабыла, жарила оладьи на огромной чугунной сковороде, небольшая горка готовых отдыхала на расписном блюде.

– Привет! – сказала Груня и чмокнула Марусю в щёку. – Я проснулась – а тебя нет! Но я-то сразу поняла, что ты к Грише убежала, а тётя твоя шум подняла.

От Агриппины пахло свежим тестом и ягодами.

– Маруся, оденься, – велела тётя Лида. – Того гляди участковый явится, а ты в рубашке!

– Сейчас, сейчас!..

Пока готовили и подавали завтрак, Гриша не показывался – и правильно делал, потому что Маруся непременно стала бы к нему приставать, и вышло бы некрасиво, – а когда вышли к столу, он явился.

Это был какой-то новый Гриша, совсем не такой, как вчера. Маруся на него засмотрелась.

Он оказался очень красивым – куда там юношам из журналов! – загорелым, белые зубы сверкали, когда он улыбался. И улыбался он как-то особенно, одной стороной рта, и ему это очень шло. И очки ему подходили, и щетина, и отросшие волосы, из которых он, видимо, повыдёргивал солому!..

– Не смотри на меня, – велел он Марусе, усаживаясь за стол. – Я подавлюсь.

Странно, но тётя, вчера собиравшаяся в Москву, нынче утром об отъезде не обмолвилась ни словом, как будто опасность, нависшая над Марусей, за ночь миновала. Все с аппетитом ели и вспоминали вчерашнее, как будто оно случилось давным-давно и уже превратилось в приключение, опасное, но пережитое и от этого не страшное.

– Странные дела творятся, – говорила Агриппина, щедро накладывая на горячий оладушек холодное земляничное варенье. – Убийства, похищения! У вас тут что, криминальная столица?

– А этот ваш, – перебила тётя, – видел же, как Марусеньку уволокли, и ведь ни слова не сказал, скотина!..

– Да ну его, тётя Лида, что о нём говорить!

– Спасибо лесничему, нашёл девочку! Кстати, мотоцикл-то твой он когда вернёт?

– Когда вернёт, тогда и вернёт, я всё равно на нём сегодня никуда не собираюсь.

– Ну, как знаешь. Девочки, нам сегодня нужно варенье сварить. Наталья таз не навеки вечные отдала, он ей самой небось нужен!

– Как варенье?! – перепугалась Маруся.

Ей не хотелось варить варенье, а хотелось играть с Гришей в Джона и Шерлока и в разные другие игры.

– Сначала сироп из антоновки, – начала Лида, решив, что племянница спрашивает, как именно они будут варить варенье. – Потом, когда он чуть подостынет, райские яблочки в него запустим вместе с хвостиками, в них самый вкус. Они полежат, а потом ещё раз вскипятим.

– А можно мы с Марусей сходим по делу… тут недалеко? – перебил Гриша. – Вы не волнуйтесь, мы ненадолго!

Маруся умоляюще уставилась на Лиду.

– А подружка как же? – удивилась тётя. – Бросишь её?

– Ничего, ничего, – моментально отозвалась Агриппина и засмеялась. – Я варенье с вами варить стану. Я люблю, правда! А могу и в Москву уехать, чтобы не смущать никого!

Тут все разом заговорили, что никого, решительно никого Агриппина не смущает, с ней, наоборот, гораздо веселее. И Маруся даже мимолётно подумала, как ей могла прийти в голову такая глупость, что Грише нужна Агриппина, или наша, или любая другая, когда ему может быть нужна только одна Маруся.

И больше никто. Никто и никогда.

Когда Гриша с Марусей ушли за ворота, а Агриппина попросилась «до варенья» полежать в шезлонге с книжкой, Лида забежала в дом, нашарила на этажерке телефон и нажала кнопку.

– Всё хорошо! – сказала она ликующим голосом, когда ей ответили. – Да точно говорю!.. Сама не ожидала! Теперь можно. Тут у нас, правда, не всё слава богу, ну, ничего, ничего, разберёмся потихонечку. В самом главном-то разобрались!

Потом она пошла в свою комнату, которая именовалась «светёлкой», долго рылась в старинном дубовом гардеробе, достала из его глубин пакет, долго на него смотрела и аккуратно и бережно положила на кровать.

– Смотри, – говорил Гриша. Он держал Марусю за руку и качал ею туда-сюда. – Нам нужно установить две вещи. Кто такой гр. Васильев К. Д., который неоднократно был замечен в противоправных и противозаконных действиях, наносящих реальный урон народному хозяйству с материальной стороны дела.

– Гриш, какой Васильев?!

– У Валерика на буфете лежала кляуза, помнишь? Черновик кляузы! Эх, жаль, я не могу посмотреть его компьютер!.. Всё бы объяснилось.

Маруся, которая обо всём на свете позабыла, даже о шишке на собственной голове, попыталась вспомнить.

– Ах, да, Васильев, точно! А зачем он нам?

– Джон, соображайте быстрее! – И Гриша поцеловал ей руку. Ещё вчера он не мог просто так поцеловать ей руку, а сегодня мог, и это всё меняло. – Может быть, этот Васильев и есть убийца! Если Валерик достал его своими кляузами, такое вполне возможно.

Маруся подумала немного.

– Хорошо, это первое, что нам нужно установить. По-моему, можно просто спросить участкового, и дело с концом.

– Если участковый его знает, а если нет?

– А второе что?

– Мы должны выяснить, куда делась жена Валерика. Прокопенко сказал, что видел её собственными глазами. Валерик пил чай и портвейн с какой-то женщиной. Потом эта женщина, скорее всего жена, куда-то из деревни делась. Куда она могла деться?.. И зачем? Её что-то напугало? Или она убила мужа и исчезла?

– И оставила на столе чашку со следами своей губной помады! Она что, дура последняя?..