ты у меня будешь кончать и после того, как взмолишься остановиться
На парковке у салона Джулия сидела в своей машине – «вольво», как и у всех, того цвета, который оказался ошибкой в первую же секунду после того, как стало поздно передумать, – не понимая, что ей с собой делать, понимая только: что‑то делать нужно. Она не так хорошо умела занимать себя телефоном, чтобы убить столько времени, сколько требовалось. Но, по крайней мере, немного потранжирить могла. Она нашла компанию, которая выпускает ее любимые макетные деревья для архитекторов. Это не самые реалистичные макеты, их даже не назовешь хорошо изготовленными. Джулии они нравились не потому, что напоминали деревья, а потому, что вызывали грусть, которую навевают деревья, – так размытые фотографии иногда наилучшим образом схватывают суть предмета. Совершенно невероятно, чтобы изготовитель задумывал что‑то такое, но это можно было допустить, что, впрочем, не имело значения.
Компания выпустила новую серию осенних деревьев. Кто может быть покупателем таких штуковин? Оранжевый клен, красный клен, желтый клен, осенний платан, рыжая осина, желтеющая осина, облетающий клен, опадающий платан. Она вообразила лилипутского молодого Джейкоба и лилипутскую молодую Джулию в лилипутском, оцарапанном и мятом «саабе». Они едут по извилистой дороге, обсаженной бесконечными лилипутскими осенними деревцами, под бесконечностью лилипутских крупных звезд, и, как деревья, лилипутская молодая пара не отличалась ни реалистичностью, ни качеством изготовления, и они не напоминали свои большие и старшие ипостаси, но напоминали о грусти, которую все чаще будут испытывать «оригиналы».
Марк постучал ей в стекло. Она хотела опустить его и поняла, что надо завести машину, а ключей нет ни в замке зажигания, ни у нее в руках, и ей не хотелось рыться в сумке, так что она неловко отворила дверцу.
– Увидимся на сессии детского ООН.
– Что?
– Через пару недель. Я тоже сопровождающий.
– О! Не знала.
– Так что сможем продолжить разговор там.
– Не знаю, много ли еще можно сказать.
– Всегда что‑то можно добавить.
– Иногда и нет.
И тут, в свой выходной, желая только как можно дальше отстраниться от своей жизни, она обнаружила, что мчится домой кратчайшим путем.
Хватит, когда я скажу хватит
Вот не я
> Кто‑нибудь знает, как сделать хорошее фото звезд?
> Которые на небе или ладонями в мокром цементе?
> У меня из‑за вспышки все белое выходит. Отключаю, но тогда слишком долго открыта шторка, а рука дрожит и все размазывается. Пробовала придерживать другой рукой, все равно плывет.
> Ночью телефоном бесполезно.
> Кроме как в темном коридоре посветить.
> У меня сдыхает телефон.
> Или позвонить кому‑нибудь.
> Постарайся облегчить ему уход.
> Саманта, тут света до хера!
> Чума.
> Ты где, что видишь звезды?
> Чувак сказал, аппарат исправен. А я: «Если с ним все нормально, почему он сломан?» А он: «Почему сломан, если с ним все нормально?» И тут я еще раз попробовала ему показать, но, ясно дело, он опять работал. То ли разреветься, то ли убить его, такое чувство.
> Что там с бат‑мицвой?
В любой момент на Земле есть сорок значений времени. Другой интересный факт: в Китае было пять часовых поясов, но теперь только один, и для некоторых китайцев солнце встает не раньше десяти утра. Еще один: задолго до того, как человек полетел в космос, раввины спорили, как в космосе соблюдать Шаббат – и не потому, что они предвидели полеты в космос, а потому, что буддисты умеют сосуществовать с нерешенными вопросами, а евреи скорее умрут. На земле солнце встает и садится один раз в течение суток. Космический корабль облетает Землю за девяносто минут, а значит, Шаббат наступает раз в девять часов. Одна теория предполагала, что еврей просто не должен находиться в таком месте, где возникают сомнения относительно порядка чтения молитв и соблюдения правил. Другая – что земные заповеди привязаны к Земле, и все, что происходит в космосе, остается в космосе. Одни доказывали, что еврейский астронавт должен следовать тому же ритуалу, какого придерживается на Земле. Другие – что время Шаббата следует устанавливать по приборам на корабле, при том что в Хьюстоне евреев не больше, чем в раздевалке «Рокетс». Два еврейских астронавта погибли в космосе. Ни один еврейский астронавт не соблюдал Шаббат.
Отец дал Сэму прочесть статью об Илане Рамоне – единственном израильтянине, летавшем в космос. Перед полетом Рамон пришел в Музей холокоста, чтобы взять что‑нибудь с собой. Он выбрал рисунок Земли неизвестного еврейского мальчика, сгинувшего в войну.
– Представь, как этот милый ребенок рисует, – сказал Сэму отец, – а ему на плечо сел бы ангел и сказал: «Тебя убьют раньше, чем придет твой следующий день рождения, а через шестьдесят лет представитель еврейского государства возьмет с собой твой рисунок летящей в космосе Земли в этот самый космос…»
– Если бы существовали ангелы, – возразил Сэм, – его бы не убили.
– Если бы ангелы были добрыми ангелами.
– А мы верим в злых ангелов?
– Мы вроде бы не верим ни в каких.
Сэм любил узнавать новое. Накапливая и распределяя факты, он как будто начинал чем‑то управлять, в этом была польза и чувство, противоположное бессилию, которое ощущаешь, если у тебя некрупное, не слишком хорошо развитое тело, не способное безупречно выполнять команды большого, перевозбужденного мозга.
В «Иной жизни» всегда стоят сумерки, так что один раз за день «иное время» соответствовало «реальному времени» игрока. Некоторые называли это момент Гармонией. Кто‑то стремился не пропустить. Кто‑то не любил находиться у экрана, когда этот момент наступал. Бар‑мицва Сэма была все еще далека. Бат‑мицва Саманты была сегодня. А когда шаттл взорвался, рисунок просто сгорел? Может, какие‑то его мельчайшие частички еще кружат по орбите? Или они упали в воду, опустились за несколько часов на океанское дно и припорошили какое‑то из глубоководных существ, настолько странных, что они выглядят пришельцами из космических бездн?
На скамьях расселись люди, которых знала Саманта, а Сэм ни разу не видел. Они приехали из Киото, Лиссабона, Сакраменто, Лагоса, Торонто, Оклахома‑Сити и Бейрута. Двадцать семь сумерек. Они собрались вместе в цифровой синагоге, созданной Сэмом, – они видели красоту; Сэм же видел все, что было неладно в ней, все, что было неладно в нем. Они собрались к Саманте, община из ее сообществ. Повод, насколько они знали, был радостный.
> Покажи еще кому‑нибудь. Потребуй, чтобы открыли.
> Выкинь его на хер с моста.
> Кто‑нибудь объяснит, что тут творится?
> Забавно, я как раз еду по мосту, но я в «амтраке», и тут не открываются окна.
Комментариев нет