Наконец-то русобородый расплатился с хозяином, скрылся за дверью. Мина вытянула из-под широкого браслета на руке маленькую клейкую бумажку и быстрым легким движением пальцев прикрепила ее к низу стола… Кажется, хозяин не заметил! Обернулась. Тот сидел, сложив на коленях руки, мерно посапывал… Подошла, бросила на медную подставку несколько монет. Не открывая глаз, потянулся, сгреб толстыми пальцами.
Вышла на Агриппас, заспешила в сторону рынка, и вдруг замерла… Прямо через дорогу — тот узкий проход между домами. Может, зайти? Обещала ведь! Представила, как он лежит на кровати, беспомощный, и ждет… И почему-то вдруг тревожно застучало сердце… Смешно, в ее-то годы!
Пересекла улицу, свернула в проулок; уже не раздумывая, вошла в затененный виноградными листьями двор, и — вверх по чугунной лесенке… Стукнула в дверь. Тишина. Еще раз — и снова ни звука. Медленно спустилась вниз… Нет-нет, с ним ничего не случилось… Наверное, куда-то вышел… Не стоит огорчаться. Она как-нибудь зайдет… В другой раз.
Но пора, наконец, познакомить читателя с новым героем. Не в пример Марку он высок и широкоплеч, у него светлые волосы и голубые глаза. Скажете — не похож на еврея? Но почему вы считаете, что еврей должен обязательно походить на карикатуру из какой-нибудь нацистской газетки? Еще в начале прошлого века появилась эта порода, выведенная в первых кибуцах вместе с коровами повышенной дойности. Именно он, этот гордый израильтянин, держал алый стяг, шествовал впереди первомайских демонстраций; именно он, наш новый Маккавей, первым шел в бой в рядах бойцов за возрожденный Израиль.
Правда, родители Руди Полака никакого отношения к кибуцам не имели — они приехали из Германии сразу после Первой мировой войны. Возможно, кто-то из них был, (если так можно выразиться), не совсем еврей? А если так, что в этом страшного? Конечно, евреи и немцы в равной степени озабочены чистотой своей расы, но ведь сердцу не прикажешь! Во всяком случае, даже малой толики арийской крови могло оказаться достаточным для появления Руди.
Однако, вернемся к нашему рассказу…
В ту же пятницу конца августа 194… года, когда Мина отправилась в город, Руди Полак вышел из подъезда дома, где он жил, и направился к центру города. Читатель уже привык, что все дома, из которых выходят наши герои, находятся на улице Невиим, но на сей раз это не так, поскольку дом Руди располагался на улочке, вьющейся вдоль поросшего кустарником холма. Внизу была неглубокая лощина, в дальнем конце которой стоял древний монастырь — в нем, по преданию, завершил свой земной путь Шота Руставели. В наши дни на противоположной стороне лощины по склону холма возведено здание Кнессета, безвкусно пародирующее афинский Пантеон, за монастырем видны белые кубики Музеона Исраэль. Я иногда прихожу к дому Руди, сижу на скамейке у входа, смотрю вдаль…
Быстрым упругим шагом Руди миновал старика в черной кипе и чистой белой рубахе, сидевшего на скамье, и свернул в переулок, ведущий в Рехавию. Над белыми невысокими домами воздевали свои кроны сосны и кипарисы, воздух с едва ощутимой примесью хвои был прозрачен и чист.
Вот уже вторую неделю подряд Ребекка не навещала Руди, и потому он решил проверить тайник, который использовался в случае невозможности личной встречи. Согласно инструкции Руди не должен был сам входить в сумрачное кафе на углу Агриппас. У него было достаточно людей. Руди располагал реальной силой, как стальная пружина готовой в любой момент распрямиться. И ребята в Тель-Авиве знали об этом, и не могли не считаться с Руди. Жизнь не могла не считаться с присутствием Руди, и в конце концов уступала, подчиняясь его напору и воле. Он шел уже по центру Рехавии, где всего лет десять назад появились первые дома, но уже все было застроено основательно и плотно. Правда, улицы еще не заасфальтированы, — думал Руди, — водопровода нет. И мусор повсюду! Нужно коренным образом менять отношение к городу, изничтожить этот грязновато-сальный восточный колорит! Думалось само собой. Не потому, что в этот момент судьбы города волновали Руди, просто по природе своей Руди был — Хозяин.
Он вышел на Агриппас и двинулся вверх, вынужденно сбавив темп. Толпа бурлила вокруг него как вода вокруг утеса. Итак, Ребекка не приходит… Может быть, возникла какая-то серьезная проблема?
Нет уж, он лично проверит тайник!
Руди был из тех, кто идет навстречу опасности, а не увиливает от нее.
— Вы счастливый человек, — сказал Яков.
Он разговаривал с маром Меиром, сидевшим на высоком стуле по другую сторону прилавка. Разговор шел, как и в прошлый раз английском.
Мар Меир, до прихода Якова читавший «Хумаш»[13], переложил закладкой страницу и закрыл книгу.
— Никогда не думал об этом. Просто делаю свое дело. Мои отец торговал книгами, и дед тоже. Эта лавка принадлежала ему.
— Так у вас можно найти экземпляры столетней давности?
— Наверное… Если хорошо поискать.
Помощница мара Меира Герда — худенькая девушка с золотистыми волосами, расставлявшая книги на ближней полке, рассмеялась:
— Вы найдете, если у вас есть в запасе сто лет!
— Я всегда придерживался такого мнения, что книга находит человека, а не человек книгу! — сказал мар Меир и важно качнул головой. — У Гете, кажется… да, у Гете есть книжка с правильным названием… Книгу я не читал, а название хорошее: «Избирательное сродство».
— DIE WAHLVERWANDSCHAFTEN, — подтвердил Яков.
— О, так вы знаете немецкий?
Девушка обернулась к Якову.
— Знаю… Так уж получилось.
— Вам это неприятно? Вы бы не хотели его знать? — быстро проговорила Герда, и в ее голосе Якову послышалась тревога.
— Нет-нет, что вы! Это прекрасный язык! Он ни в чем не виноват!
Ответ прозвучал, возможно, слишком эмоционально.
Герда улыбнулась.
— Вы смешной.
— Я учу иврит, — сказал Яков, — и знаете, это не так уж трудно.
— Все вы приезжаете и начинаете учить иврит, — проговорил ворчливо мар Меир. — Начинают все, но продолжают немногие.
— Я лингвист!
— И у себя на родине, в России, вы были лингвистом? — Герда опять принялась расставлять книги. Она делала это без усилий. Казалось, книги сами встают на нужное место.
— Я преподавал. В школе. Хотел заняться наукой. Но — еврей-лингвист… В нынешней России это плохо сочетается.
— И что же?
Яков молчал.
— Девочка, перестань дергать человека, — проговорил мар Меир и потянулся за своей книгой.
— В этом нет никакой тайны… Меня отправили в концлагерь. Это случилось примерно за три года до начала войны. Началась война, потребовалось много квалифицированных переводчиков, и меня освободили… Можно сказать, повезло.
Герда перестала раскладывать книги.
— Если вам неприятно, не рассказывайте. Я знаю, как это трудно — вспоминать…
Комментариев нет