– Не сомневайтесь, вы правы, – отвечал д’Артаньян.
– Ах, милый, дорогой друг, простите меня, – сказал Атос, от которого не ускользнул оттенок горечи в словах д’Артаньяна. – Неужели я невольно оскорбил своего лучшего товарища?
– Что вы, Атос! Я даже провожу вас до дворца, разумеется, до ворот; кстати прогуляюсь.
– Вы войдете вместе со мною, друг мой. Я хочу сказать его величеству…
– Не надо! – вскричал д’Артаньян с непритворной гордостью. – Нехорошо просить милостыню; но нет хуже, чем просить ее через других. Пойдемте, друг мой, прогулка мне будет очень приятна; по дороге я покажу вам дом генерала Монка, который приютил меня. Славный домик! Знаете ли, выгоднее быть генералом в Англии, чем маршалом во Франции.
И он увел Атоса, огорченного притворной веселостью своего друга.
Весь город был в радостном возбуждении.
Двое друзей каждое мгновение сталкивались с энтузиастами, которые расспрашивали их, намереваясь покричать: «Да здравствует добрый король Карл!» Д’Артаньян отвечал ворчанием, Атос улыбкой. Так дошли они до дома Монка, который, как мы уже говорили, надо было миновать, чтобы достичь Сент-Джемсского дворца.
Дорогой Атос и д’Артаньян разговаривали мало, должно быть, потому, что им надо было переговорить о слишком многом. Атос думал, что, если он заговорит, д’Артаньяну покажется, что слова его звучат радостью, которая оскорбит мушкетера, д’Артаньян, со своей стороны, молчал из опасения, что в словах его проявится горечь, которая смутит Атоса. Радость одного и обида другого словно соперничали в молчании. Наконец первым заговорил д’Артаньян, у которого слова всегда вертелись на кончике языка.
– Помните ли, Атос, – произнес наконец он, – то место в записках д’Обинье, где этот преданный слуга – гасконец, как я, бедный, как я, – я чуть не сказал: храбрый, как я, – рассказывает про скупость Генриха Четвертого? Отец мой часто говорил мне, я хорошо помню, что господин д’Обинье лгун. Однако посмотрите, как вся нисходящая линия великого Генриха похожа на него в этом отношении.
– Помилуйте, д’Артаньян! Французские короли скупы? – воскликнул Атос. – Вы с ума сошли, друг мой!
– О, вы никогда не видите недостатков в других, потому что у вас самого их нет. Но Генрих Четвертый в самом деле был скуп. Людовик Тринадцатый, сын его, тоже был скуп; мы с вами знаем об этом кое-что, не так ли! У Гастона Орлеанского этот порок дошел до предела; за это его ненавидели все служившие у него. Бедная Генриетта была скупа поневоле. Она обедала не каждый день и топила у себя в комнатах не каждую зиму; и она подала пример своему сыну, Карлу Второму, внуку великого Генриха Четвертого, который скуп вдвойне, и как мать, и как дед. Что, хорошо я вывел родословную скупости?
– Д’Артаньян, друг мой, вы очень строги к Бурбонам.
– Ах, я забыл еще самого лучшего из них… другого внука, беарнца, Людовика Четырнадцатого, моего бывшего повелителя. Этот тоже, я думаю, скуп: он не хотел дать миллиона своему брату Карлу! Ну-ну, вижу, что вы начинаете сердиться… Кстати, мы подошли к моему дому или, лучше сказать, к дому моего друга Монка.
– Дорогой д’Артаньян, я не сержусь, но вы меня огорчаете. В самом деле, всегда грустно, когда человек не занимает того положения, на какое имеет право по своим заслугам: ваше имя должно так же блистать, как имена самых знаменитых воинов и дипломатов. Разве Люини, Беллегарды и Бассомпьеры больше вас заслужили богатство и славу? О, вы правы, друг мой, тысячу раз правы!
Д’Артаньян вздохнул и ввел друга в дом генерала Монка.
– Позвольте, – сказал он, – я оставлю дома свой кошелек. Если в толпе хваленые лондонские жулики, славящиеся даже в Париже, обокрадут меня, отнимут последнее, то мне не на что будет вернуться во Францию… С веселым сердцем выехал я из Франции и еще веселее возвращаюсь, потому что вся моя старая ненависть к Англии воскресла и еще усилилась.
Атос не отвечал.
– Так подождите, любезный друг, минутку, я пойду с вами. Знаю, что вы спешите получить награду, но верьте, мне также не терпится разделить вашу радость… хоть издали… Подождите меня.
Д’Артаньян почти уже прошел сени, когда полусолдат, полулакей, исполнявший у Монка должность привратника и сторожа, остановил нашего мушкетера и произнес по-английски:
– Извините, милорд д’Артаньян.
– Это еще что такое? Уж не выгоняет ли меня и генерал? Только этого недоставало.
Эти слова, сказанные по-французски, нисколько не подействовали на того, к кому относились: привратник говорил только по-английски, с примесью самого грубого шотландского наречия. Но они больно кольнули Атоса, потому что, казалось, слова д’Артаньяна начинали оправдываться.
Англичанин протянул письмо д’Артаньяну со словами:
– От генерала.
– Отлично, так и есть, он выгоняет меня, – сказал гасконец. – Читать ли письмо, Атос?
– Вы, наверное, ошибаетесь, – отвечал Атос. – Или на свете нет честных людей, кроме вас и меня?
Д’Артаньян пожал плечами и распечатал письмо; между тем невозмутимый англичанин поднес фонарь, чтобы посветить нашему мушкетеру.
– Что с вами? – спросил Атос, видя, что д’Артаньян изменился в лице.
– Прочтите сами.
Атос взял бумагу и прочитал:
«Господин д’Артаньян,
король очень сожалеет, что вы не провожали его в собор Св. Павла. Его величество говорит, что ему очень недоставало вас – так же как и мне, любезный капитан. Есть только одно средство исправить дело. Его величество ждет меня в девять часов в Сент-Джемсском дворце. Не хотите ли быть там в одно время со мною? Король назначает этот час для вашей аудиенции».
Письмо было подписано Монком.
XXXIII. Аудиенция
– Ну что? – воскликнул Атос с ласковым упреком, прочтя д’Артаньяну письмо Монка.
– Что? – повторил мушкетер, покраснев от радости и немного от стыда, так как слишком поторопился обвинить короля и Монка. – Простая вежливость, она ни к чему не обязывает, но, конечно, все-таки вежливость.
– Мне не верилось, что молодой король так неблагодарен, – сказал Атос.
– Надо признаться, у него еще не было времени забыть прошлое, – отвечал д’Артаньян. – Но до сих пор все оправдывало мое мнение.
– Согласен, дорогой друг, согласен. Вот вы опять развеселились. Вы не поверите, как я рад.
– Значит, – сказал д’Артаньян, – король принимает Монка в девять часов, а меня примет в десять. Это, наверное, большая аудиенция, из тех, которые мы называем в Лувре раздачей святой воды. Пойдемте, друг мой, авось и нам перепадет капелька.
Атос ничего не ответил, и оба направились к Сент-Джемс-скому дворцу, вокруг которого еще теснилась толпа, стремившаяся увидеть в окнах тени придворных и силуэт короля. Было восемь часов, когда два друга вошли в дворцовую галерею, битком набитую придворными и просителями. Все украдкою поглядывали на их простые костюмы иностранного покроя, на их благородные и выразительные лица. Атос и д’Артаньян, окинув взглядом толпу, продолжали свою беседу.
Комментариев нет