Тут мне в голову пришла мысль, что я даже толком не знаю, с чем вообще У НИХ принято пить коньяк. У нас‑то мы использовали для этих целей шоколадку (вон, разломанная на кусочки, лежит на блюдечке). Ага, есть и лимон! Вот и славно – закуска имеется. Но все равно я беспокоилась, что этого недостаточно – не хотелось бы опростоволоситься перед Ольгой…
– Вот, Ольга, закусывайте лимончиком или шоколадкой… – сказала я, – к сожалению, больше ничего предложить не могу.
– Ничего, Дарья, – с улыбкой ответила Ольга, – не беспокойтесь, пожалуйста. Представьте, что вы там, у себя, в вашем мире… Там ведь у вас все просто, не так ли?
– Ну да, все верно, – согласилась я и подняла свой стакан. Она сделала то же самое. Что ж, представить, что я в своем мире, мне не составляло труда. Для этого мне было достаточно одного – не напоминать себе постоянно, что я в 1904 году и передо мной – сама Великая Княгиня, будущая императрица. – Давай, Ольга, выпьем за мужчин! За тех, без кого немыслима наша жизнь. За наших защитников и вершителей истории. За честных, благородных, отважных! Пусть им всегда сопутствует удача и ведет по жизни счастливая звезда! А мы будем любить их, и ждать, и верить им, и дарить им радость… За мужчин – за наших мужчин! – И я выпила свой коньяк, закусив лимоном. Крепкий, зараза! Но весьма, как говорится, недурен… Местный как‑никак.
Она тоже выпила свою рюмку. Там было‑то грамм пятьдесят. Совершенно спокойно, лишь на секунду зажмурилась. Что меня удивило – она не взяла ни шоколадку, ни лимон. Правильно истолковав мой несколько недоумевающий взгляд, она сказала:
– Знаете, Дарья, обычай закусывать коньяк лимоном пошел от моего брата… да‑да, от Николая. Любопытно, что и через сто лет он сохранился… – Она улыбнулась. Ее щеки слегка разрумянились, а в глазах стало еще больше блеска, словно там зажгли дополнительные светильники. Чуть помолчав, она добавила: – А вообще‑то коньяк не принято закусывать. И я никогда этого не делаю… Хотя в остальном особых правил не придерживаюсь.
– Правда? Надо же… Буду знать. Признаться, ты меня удивила, – ответила я. И только тут поняла, что обращаюсь к ней на «ты», причем с самого начала. Причем меня это абсолютно не смущало, впрочем, ее тоже.
– Дарья… – произнесла Ольга. Ее лицо стало чуть более сосредоточенным, – ты так хорошо сказала про мужчин… И я вдруг подумала, что есть настоящие мужчины, а есть… ну, просто подобие. – Она помолчала, и молчание это было каким‑то взволнованным. Коньяк произвел нужный эффект. Между нами, девочками, наступил момент откровенности… – Вот мой муж… он… Ах ну да, вы же знаете… – Она опустила голову, покусывая губы. Затем взглянула прямо мне в глаза и сказала: – Собственно, вы знаете обо мне все. Но в то же время многое укрыто от вас – то, о чем не написано нигде, в чем и сама я никогда не признавалась… Не то что не признавалась, а просто не считала нужным об этом кому‑либо рассказывать. Это – вещи не во всеуслышание, это то, что живет глубоко в душе, это скрытые эмоции, невыраженные чувства, подавленные желания… Я хочу вам все рассказать, Дарья. Вы ведь выслушаете меня? Это будет просто этакий душевный выплеск… Вы ведь не осудите меня за это и сохраните все в тайне, правда?
– Конечно, Ольга! – заверила я. – Ты можешь полностью мне доверять, и можешь и поплакать, и пожаловаться. Это нормально! Так и должно быть. Я выслушаю и не осужу. Человек не может держать в себе переживания запертыми на замок; если он не может никому довериться, он когда‑нибудь взорвется… Не в буквальном смысле, конечно.
– Спасибо… Я чувствовала, что вы поймете меня… – тихо пробормотала она и стала говорить: – Я честно пыталась полюбить своего мужа. Старалась найти в нем хорошее; и, знаете, находила. О плотской стороне жизни я тогда мало что знала. Ну, если по правде, то вообще ничего не знала… На ночь он целовал меня в щеку… Губы его были сухими и даже каким‑то колючими… И уходил в свою спальню. Часто он уезжал на всю ночь… И утром вообще меня не замечал. Когда мы изредка выходили в свет, я слышала шепотки за своей спиной, но не могла разгадать их смысл… Я старалась убедить себя, что все нормально, у меня такая же жизнь, как и у многих – ну, не сказать что хорошая, но и не безнадежно плохая. Муж мой всегда был спокоен и как‑то отстранен, по большей части он казался погруженным в свои думы. Часто я видела, как он бродит туда‑сюда по залу и что‑то бормочет себе под нос. Потом я узнала, что он пытается сочинять стихи. Случайно нашла забытый им листок на полке шкапа в его кабинете… Там было что‑то о природе, о траве, о луне, о «мятущихся» деревьях… Ужасающе бездарное четверостишие. Но оно меня тронуло. Я посмотрела на него какими‑то другими глазами, я старалась оправдать его равнодушие. Я стала ласковой с ним, сама старалась обнять, прижаться… Пытаясь быть вежливым, он тоже обнимал меня, но неизменно меня обдавало холодом от этих объятий… И однажды, заглянув ему в глаза, я увидела там даже не равнодушие, а… гадливость, что ли… трудно объяснить… но казалось, что он все на свете готов отдать, чтобы я его больше никогда не обнимала. Это открытие потрясло меня. Я стала по возможности избегать его. Он был этому, пожалуй, только рад. А потом мне один человек… в общем, мне кое‑что разъяснили по поводу того, почему мой муж так себя ведет. Это едва не убило меня, казалось, небо рухнуло на землю. Сначала я не могла поверить. А потом… потом все сошлось. Его странные приятели, ночные отлучки… Боже, что со мной было… Тогда‑то я и перестала быть наивной восторженной девочкой. Кроме того, я стала задумываться о том, что между мужем и женой должны быть близкие отношения – так повелел Господь, «плодитесь и размножайтесь»… Понемногу мир открывался мне из разговоров, наблюдений, из книг – и все это заставляло меня томиться и страдать оттого, что я не могу быть счастливой простым человеческим счастьем… Как же я жалела, что согласилась на этот брак! Думала, что главное – остаться в России, а остальное неважно. А оказалось, что важно… – Ольга помолчала, устремив взгляд куда‑то вдаль, сквозь переборку каюты. Грудь ее вздымалась от волнения. – Но я пересилила себя. – Тут она посмотрела прямо на меня. – Я много молилась. И… и я смогла смириться. Я успокоилась и перестала метаться. Я осознала, что на все воля Господа нашего… А значит, не зря он дал мне именно такого мужа. И я лишь просила Господа открыть мне промысел Его. И в какой‑то момент меня отпустило – у меня словно открылись глаза, а жизнь вновь окрасилась яркими цветами. Мне стали нравиться мужчины… – Ольга улыбнулась, и в ее глазах заплясали задорные огоньки. – Нет, конечно, у меня и в мыслях не было завести себе любовника, а как бы это сказать… ну, мне хотелось общаться с мужчинами, изучать их. Я стала изображать их образы… Вот, знаете, карандаш скользит по бумаге, ведомый лишь моим вдохновением – и наконец выходит мужественное лицо романтичного пирата… или загадочного рыцаря… или весельчака‑менестреля… Или я просто изображаю обнаженное мужское плечо вместе с рукой… – Она звонко рассмеялась. – Потом рассматриваю свои рисунки и мне отчего‑то стыдно становится… И такое, знаете ли, томление в сердце или в душе… не знаю… Наверное, это был зов естества. Мне хотелось любить… – Она замолчала, улыбаясь своим мыслям.
Комментариев нет