Варвары

Книва тогда мал еще был, сидел на плече у своего отца Фретилы и смотрел, как умирал квеман. Долго умирал и кричал громко. В тот год засуха началась, если бы не жертва, зерно бы в полях сгорело. Но Тивас‑бог принял квемана и дал дождь.

«Это оттого, – назидательно сказал потом Фретила, – что квеман был правильный».

– Правильный квеман, – пробормотал, сам того не замечая, Книва.

– Тихо ты! – яростно прошипел Нидада и толкнул Книву локтем.

Мошкары в прибрежных зарослях, где хоронились Книва с Нидадой, оказалось видимо‑невидимо. А как стемнело, так и вовсе невмоготу стало.

Не любят квеманы света дня. Оттого и веселятся всегда по ночам, когда злые духи по миру бродят. В селе говорят: квеманы со злыми духами заодно и под них рядятся. Когда в бой идут, черные одежды на себя надевают. У них и щиты черные, и лица они сажей вымазывают.

Однако нынче квеманы в белые одежды обрядились. И без оружия были. Шли не таясь. Знали: на своих землях. Духи ночные пронзительными голосами в чаще кричали – квеманов приветствовали.

Книва даже про мошкару забыл. Сидел, потел, тискал древко рогатины. Страшно! Кажется: весь лес квеманами полон, вот сейчас раздвинутся кусты и встанут вокруг квеманы тесной толпой. И такая слабость навалилась вдруг на Книву, что возникни рядом квеманы – он дался бы им без всякого сопротивления.

Рядом судорожно вздохнул Нидада. Как всхлипнул.

«Небось тоже перетрусил», – подумал Книва, и от этой мысли ему сразу стало легче.

И злость пришла: на дурака Нидаду и на себя, что этого дурака послушался. А со злостью пришла ярость – холодная, как ключевая вода. Пришла – и вымыла все лишнее: мысли дурные, страхи. Тени перестали казаться личинами злых духов, а все звуки обрели правильный смысл, понятный охотнику. Книва даже усмехнулся, когда вспомнил свой недавний страх, будто окружили их квеманы. Он потянул носом воздух: медленно, принюхиваясь, как Фретила, отец, учил. Точно. Не было рядом квеманов. Далеко они были, не ближе полета стрелы. Огни жгли: от костров сырым дымом несло. Один только Нидада рядом сидел, пыхтел и потел. Трусил.

Хотел ему Книва обидное что‑нибудь сказать, но передумал.

Дымом еще гуще потянуло. Книва слух напряг: что там квеманы затевают?

А они вдруг заголосили, завизжали на разные голоса, затопотали. Книва над кустарником осторожно приподнялся: интересно же. Нидада, снизу, зашипел злобно, но Книва только отмахнулся.

Ничего особенного он не разглядел, понял только, что квеманы от костров к озеру двинулись.

Над озером висел туман. Берега тонули в белесой мгле. Сквозь мглу мутно светили костры.

Внезапно кто‑то жалобно закричал. Затем все стихло. И услышал Книва тонкий девичий плач. Звук по воде хорошо идет. Казалось, совсем рядом девочка плачет. Затем резкий голос раздался. Мужской. И глухой хрусткий удар. А затем – плеск. И сразу все вместе завопили квеманы. Заухали, завизжали, зарычали по‑звериному.

Книве сразу ясно стало, что произошло. Принесли квеманы жертву озерному божеству. Рабыню или девку из своих. В селе говорят: они так всегда делают. А потом блуду предаются. Это они, нелюди, так солнцеворот празднуют. Не то что настоящие люди: днем ярким, с плясками да потехами воинскими.

Порадовав озерное божество, квеманы снова к кострам побрели. Чуть погодя оттуда потянуло жаревом. Книва даже слюну сглотнул: проголодался.

Отложил рогатину, полез в сумку, достал кусок вяленой зайчатины, оторвал зубами кусок, спросил Нидаду:

– Хочешь?

– Не‑ет…

Трусил Нидада. Может, правильно решил Ахвизра оставить Нидаду при земле. Какой из Нидады воин выйдет? Смех, а не воин.

От этой мысли Книва почувствовал гордость, а к трусливому Нидаде снисхождение.

– Ты чего трясешься? Далеко квеманы, не слышишь, что ли? – процедил он.

– Квеманы далеко… – протянул Нидада. – Я не о том.

– А о чем? – удивился Книва.

Нидада мотнул головой в сторону озера.

Вот дурачок! Это он, оказывается, из‑за озерного духа трусливым по́том исходит.

– Ему ж только что девку кинули! – усмехнулся Книва.

– А верно! – Нидада сразу повеселел.

Квеманы у костров тоже веселились. Книва с Нидадой терпеливо ждали. От озера, принявшего жертву, тянуло сыростью. И еще иным чем‑то – нехорошим. Будто из тумана над водой глядел кто‑то.

Может, и впрямь озерное божество? Книву снова пробрал озноб. А у костров, слышно, веселье разгоралось. Доносилось нестройное пение, женские крики и взвизги. Из леса диким квеманам дикие духи вторили. Кричали, подражая голосам ночных птиц.

Книва ощутил, как в нем опять страх просыпается.

«Нет, – подумал он. – Так нельзя сидеть. Надо дело делать».

Он хлопнул Нидаду по спине:

– Пошли!

– Куда? – нервно дернулся Нидада.

– Туда, к этим. Забыл, за чем пришли? Комаров, что ли, кормить?

И первым полез из зарослей.

На полпути к квеманским кострам Книва остановился: вспомнил, что рогатину забыл. Вернуться?

В спину толкнулся Нидада. Тоже остановился, прошептал испуганно:

– Ты чего?

– Замри, – шепнул Книва. – Слушай.

И точно угадал: впереди хруст валежника послышался. Кто‑то между елками бежал. Бежал‑бежал – и вдруг остановился. Затаился. Слышалось только, как дышит часто‑часто.

Книва мотнул головой, указывая в сторону спрятавшегося, показал Нидаде: будь начеку, сам медленно из чехла нож потянул и мягким шажком вперед двинулся. Таким сильным, легким и опасным чувствовал себя в этот миг Книва…

Здоровенный квеман выскочил из туманной мглы прямо на него. Огромный, как медведь. Как медведь растопырился, заревел – зубы блеснули в пасти – и Книву сверху руками облапил.

Книва даже удивиться не успел. Нож у него в руке сам собой повернулся плоской стороной к земле и квеману меж ребер вошел. Мягко так, легко, словно в теплый мед.

Квеман, наверное, тоже удивиться не успел. Булькнул тихонько – и умер. Только что он стискивал Книву с медвежьей силой и вдруг сразу ослабел, на ноже повис, едва из руки не вырвал. Книва руку наклонил, квеман мертвый с клинка сполз и на землю повалился…

И тут из‑за дерева на Книву что‑то белое бросилось. Книва опять ничего сообразить не успел, отмахнулся ножом, почувствовал, что попал, не клинком – рукоятью, но крепко. Враг, тот квеман, что за елками таился, назад отлетел и тоже упал.

А Нидада как стоял с рогатиной позади Книвы – так и замер. И рот приоткрыл.

Книва ко второму квеману подошел, присел рядом. Это баба оказалась. Раскинулась на спине, титьки кверху, ноги – врозь. Здоровущая. У, нелюдь!

Книва морду ее потрогал: липко, кровь. По лбу он ей рукоятью попал.

Тут рядом Нидада образовался, тоже на корточки присел.

Книва подумал: надо бы бабу квеманскую добить, но как‑то… не хотелось.

«Пускай Нидада ее дорежет», – решил он, обтер ладонь о штаны и встал.