Император понятия не имел, что ждет его на борту. Он знал лишь, что обязан посмотреть. Обязан помочь.
Обеспокоенное подозрение превратилось в холодную уверенность. Внутри они обнаружили только обожженные остатки тех, кто еще совсем недавно были живыми, смеющимися существами. У них не было ни единого шанса. Спасательная операция закончилась, не начавшись. Но те, кто умер столь страшной смертью, не заслуживали того, чтобы их тела просто бросили без погребения.
Император вышел наружу, чтобы сообщить печальные новости. Внезапно на них упала огромная тень, как будто что‑то гигантское пыталось поглотить солнце. Хабан‑Лимай взглянул вверх. Его печаль по неизвестным пришельцам, павшим жертвами жестокости войны, мигом сменилась всепоглощающим ужасом.
С неба падал одиннадцатикилометровый корабль.
Император подумал о прекрасных, но невообразимо хрупких домах, уже разрушенных падающими обломками судна. Их деревня не переживет надвигающейся катастрофы. Но, возможно, обреченный корабль, возле которого они сейчас собрались, сможет сослужить последнюю службу тем, кто пришел на помощь погибшей команде?
– Все внутрь! – закричал император. – В укрытие! Быстрее!
У них было не так‑то много времени. Одним глазом император следил за приближающимся ужасом, второй был устремлен на его народ. Подданные со всех ног стремились укрыться в безопасности, многие несли с собой детей. Страх окутал Хабан‑Лимая, когда он увидел, как двое из его телохранителей несут его собственную семью: один – перепуганного пятилетнего Цури, другой – неподвижную Алои, супругу императора. Ее прекрасное струящееся платье было порвано и запачкано кровью. Императора охватило облечение, когда императрица слабо застонала, и ее голова качнулась в его сторону. Алои была ранена, но жива.
– Ведите их внутрь! Быстрее!
Телохранители поспешили выполнить приказ. Страх снова охватил сердце императора, и он, схватив за руку пробегающего мимо стражника, с надеждой на чудо спросил:
– Где моя дочь?
Глаза стража наполнились печалью.
– Я ее не видел, – покачав головой, произнес он.
Император подумал об обломках, дождем пролившихся с небес. Его сердце раскололось. Но Хабан‑Лимай не мог позволить себе роскошь печали. Только не сейчас, когда ему нужно сохранять спокойствие и спасти как можно больше своих соплеменников.
Вдали наконец рухнул корабль. Земля жестоко содрогнулась, будто живое существо, почувствовавшее неимоверную боль. От удара корабль раскололся на части и исчез в ослепительной огненной вспышке, но все равно пропахал в мягкой почве длинную траншею. До ушей императора донесся оглушительно громкий рокот.
Его взгляд приклеился к умирающему кораблю. Император ждал до последнего, пока все его уцелевшие соплеменники, трясясь и всхлипывая, не скрылись внутри. И только тогда сам Хабан‑Лимай нырнул в безопасность первого корабля и всем своим весом навалился на тяжелую дверь. Император изо всех сил давил на странный запорный механизм, мускулы его вздулись от напряжения, но он давил, пока замок не провернулся и не встал на место. Только тогда император, тяжело дыша, привалился спиной к шлюзу и окинул взглядом уцелевших.
Они сбились в кучу на металлическом полу, дрожа от ужаса и шока. Их пустые взгляды были устремлены на своего императора. Кто‑то обрабатывал раны его супруги, а сын смотрел на Хабан‑Лимая. По его маленькому идеальному личику текли слезы. Император подхватил мальчика и крепко прижал к себе, уткнувшись лицом в мягкую кожу на шее ребенка. Цури в ответ так крепко вцепился в отца, словно никогда больше не собирался его отпускать.
В дверь постучали, и император похолодел. Он не хотел знать, кто это был. Он не хотел смотреть в испуганные глаза одного из своих подданных, который опоздал на трагические несколько секунд. Однако это был его народ. Он обязан был оказать им хоть какое‑то утешение в те недолгие секунды, что им остались.
Хабан‑Лимай подошел к иллюминатору.
Он думал, что не сможет вынести большей боли.
Он ошибался.
С обратной стороны иллюминатора на него смотрело испуганное лицо его дорогой, возлюбленной дочери. Ее голубые глаза были распахнуты от ужаса, на лице застыла гримаса страха, но теперь, когда она увидела своего отца, страх отступил, а щеки озарились легким румянцем.
Было ли у него время? Это займет не больше нескольких секунд…
Но ее смерть, смерть целого мира приближалась с огромной скоростью. Гигантский огненный шар наступал на пятки его дочери, жестокая желто‑оранжевая волна, истребляющая все на своем пути. Если бы император открыл люк, чтобы впустить свою дочь, спасти ей жизнь, он бы поставил под угрозу жизни всех остальных. Если он не успеет захлопнуть люк вовремя, огненный шар просочится сквозь малейшую щель, и тогда все собравшиеся на борту присоединятся к безжизненным, обгоревшим останкам изначальной команды корабля.
Принцесса прочла это в глазах отца. Ее собственные глаза распахнулись. Она принялась колотить в иллюминатор своими маленькими кулачками. А император мог только смотреть с невообразимой горечью на свое дитя, своего первенца, воплощение всего хорошего, что он видел каждый день.
Спустя несколько секунд удары замедлились, остановились. Слезы текли по лицу девушки, но в глазах не осталось ужаса. Только понимание и печаль.
«О, моя малышка…»
Трясясь, она приложила лоб к круглому окну.
– Лихо! – вскричал император надломленным голосом.
– Папочка!
Они рыдали вместе, отец и дочь. Их разделяли всего несколько дюймов. Их разделяла целая Вселенная. Хабан‑Лимай был великодушным правителем, но в его распоряжении была огромная власть. И все его могущество оказалось бесполезно прямо сейчас, ибо император не мог спасти свою драгоценную дочь.
Хабан‑Лимай не привык испытывать чувство беспомощности. Он прислонил к иллюминатору ладонь. Принцесса сглотнула и приложила свою. Не настоящий контакт, не любовное прикосновение плоти к плоти, но это было все, что он мог ей дать. И даже такой слабый жест, казалось, успокоил девушку. Лихо‑Минаа сморгнула кристальные слезы, тяжело сглотнула и выпрямилась. Сердце императора, и так много перенесшее за этот день, при виде решимости на утонченном лице дочери разбилось вдребезги.
Взрывная волна приближалась. Голодный оранжевый монстр, готовый поглотить все на своем пути. Готовый превратить дочь императора в почерневший, лишенный плоти скелет.
Лихо в последний раз улыбнулась отцу. Ее улыбка не была ни трепетной, ни хрупкой. Это была уверенная, умиротворенная улыбка, и император подумал, что за всю свою долгую жизнь никем он не восхищался больше, чем своей дочерью в последние мгновения ее жизни.
Принцесса отвернулась от отца, чтобы встретить смерть лицом к лицу. Широко распахнув руки в стороны и откинув назад голову, она словно готовилась обнять огненный шторм. Отец не хотел на это смотреть, но он не мог отвести взгляд. Он должен быть почтить ее смелость. Он должен был видеть то, что должно было свершиться.
И за мгновение до того, как огонь поглотил стройную фигурку, до того, как тело Лихо превратилось в прах и воспоминания, из него исторглась мощная синяя волна.
Комментариев нет