«Чары музыки могут смягчить душу зверя», – говорит Уильям Конгрев в пьесе «Невеста в трауре».
«Музыка и куриные сэндвичи – вот что ему нужно было сказать», – однажды заметила Даффи, когда за обедом Фели вылетела из‑за стола и нашла утешение в одной из самых прекрасных и душещипательных сонат Бетховена.
– Ты сказала, что сама заплатишь? – уточнил Хоб, нарушив ход моих мыслей.
– Да, – подтвердила я. – Но давай‑ка поспешим, пока я не передумала.
Если мы быстро проявим пленку, я, может быть, успею вернуться в церковь, пока Фели не заметила мое отсутствие.
– К чему спешка? – спросил Хоб, пронзая меня внимательным взглядом.
– Ни к чему, – ответила я, прикусив язык. – Просто я схожу с ума по воздушной съемке. Я не видела хорошей аэрофотографии уже сто лет. Раньше их в большом количестве печатали в «Иллюстрированных лондонских новостях», но это было еще до войны. Теперь они никого не интересуют. Кроме тебя и, разумеется, меня.
Я широко улыбнулась ему, и он расплылся в ответной улыбке.
Аптека располагалась на центральной улице дверь в дверь с мясной лавкой. «Уонлесс и сыновья, аптекари», – гласили отслаивающиеся черные с золотым буквы над дверью и на маленьком окне, в котором виднелись две мензурки с застоявшейся водой.
Колокольчик звякнул, когда мы вошли в темную и тесную пещеру Аладдина, хранящую бутылочки, фляжки, жестянки, пакетики и коробочки. Здесь негде было повернуться и пахло серой; лавандой и мятой; солями для ванн и нюхательными солями; лакрицей, алоэ и рвотным орехом; касторкой и гвоздичным маслом (от зубной боли).
Я внезапно осознала, что здесь пахнет комнатой, в которой недавно умер тяжелобольной пациент.
Не хочу об этом думать.
За прилавком стоял высокий худой аптекарь в белом халате. Он даже не моргнул глазом, когда я протянула ему пленку.
– Отпечатать? – уточнил он, держа карандаш наготове.
– По одному экземпляру, – сказала я.
– Имя?
– Флавия де Люс, – нет смысла лгать.
– Вы живете по соседству, мисс де Люс? – поинтересовался он.
– Мы остановились в «Дубе и фазане», – ответила я, – но завтра уезжаем. Вы успеете к этому времени?
Это был чистый вымысел. Я понятия не имела, когда мы собираемся уезжать, но хотела получить снимки как можно скорее.
Аптекарь нахмурился.
– Не могу обещать. Мы проявляем фотографии каждый день, кроме воскресенья. Но сейчас самое оживленное время года…
Он не стал добавлять «из‑за туристов», но я и так поняла, что он имеет в виду.
Я открыла рот, делая вид, что сейчас скажу, будто могу отнести свою пленку в любое другое место.
– Иногда, – неохотно добавил аптекарь, – они бывают готовы в тот же день, но очень редко. В это время года мы сбиваемся с ног.
Я сделала виноватое лицо, как будто я причина всех бедствий.
Он внимательно рассматривал меня пару секунд, а потом, приняв решение, заколотил правой ногой в деревянный пол, словно бешеный бык, только что заметивший матадора на ринге.
– Хоуленд! – закричал он громким и тревожным голосом, совершенно непохожим на тот, которым он только что со мной говорил. – Как быстро ты сможешь проявить пленку шесть на двадцать?
Кем бы ни был этот Хоуленд, должно быть, он глуховат.
Из‑под пола донеслось сердитое бурление, как будто подземные боги страдали от несварения желудка.
Я не смогла разобрать ни слова. Заглянула за прилавок, перед которым стояла. Конечно же, под ногами аптекаря располагался люк. Невидимый Хоуленд, должно быть, устроил темную комнату для проявки фотографий в подвале.
– По мере возможности, – сказал аптекарь, поворачиваясь ко мне.
– Благодарю, – ответила я, продемонстрировав зубы и одарив его широкой улыбкой, тщательно выбранной из моего ассортимента доброжелательных оскалов.
И с уверенностью добавила:
– Я знаю, вы сделаете все, что в ваших силах.
На улице я попрощалась с Хобом.
– Мне нужно возвращаться, или моя сестра сойдет с ума. Она слишком обо мне беспокоится. Ты знаешь, как это бывает.
Небольшая ложь никогда не повредит случайному знакомству.
Хоб кивнул и ушел.
Оставшись в одиночестве, я осознала, что за время нашего общения он толком ничего не сказал.
Возвращаясь к церкви, я услышала знакомые звуки шарманки. Интересно, это бродячий коммивояжер с обезьянкой? Странствующий паразит, как выразилась бы Даффи?
Я получила ответ на свой вопрос, приблизившись к переулку слева от центральной улицы. Сквозь арочный проход мощеная дорожка вела сначала на открытое пространство, а потом куда‑то в поля. По древним камням и желобам для стока воды я определила, что это рыночная площадь. Сейчас здесь расположилась бродячая ярмарка. Полотняная вывеска гласила: «Цирк и зверинец Шадрича. Самая выдающаяся шоу‑программа на земле».
Музыка доносилась со стороны маленькой карусели. Под летним солнцем непрестанно кружились ярко раскрашенные лошади, поросята, грифоны и сиротливый, но суровый по виду огнедышащий дракон. На этих прекрасных зверях катались всего лишь несколько человек, и один из них, маленький краснолицый мальчик, держался изо всех сил и орал, призывая мать.
Рядом стоял и уныло жевал сено скучающий слон, прикованный за ногу.
Сбоку на площади располагались привычные развлечения: игры «брось кокос», «метни кольцо», «тетушка Салли», а также прилавок с пирожками. Напротив них находился тир с летающими механическими утками, куропатками и останками портрета Невилла Чемберлена, плавающими на фоне грубо нарисованного пейзажа. Кто‑то помадой пририсовал уставшему лицу Чемберлена счастливую улыбку.
Еще дальше можно было поиграть в «корону и якорь», «под и над» и, несмотря на запрет казино на деревенских ярмарках, в рулетку. Над огромным, на удивление ярко освещенным колесом висела написанная от руки вывеска: «Детям нельзя».
Для малышей имелся пруд с магнитными удочками, чтобы вылавливать ненужные безделушки.
– Эй, привет! – окликнули меня из‑за спины, и я повернулась, оказавшись лицом к лицу с мужчиной, которого видела в пабе. С тем, кто был самым высоким. Я узнала его по носовому платку в горошек.
Он спросил:
– Мы же уже виделись? Мне знакомо твое лицо.
Я не ведусь на такие уловки. Даффи рассказала мне, что надо делать, когда подходят незнакомцы и утверждают, что мое лицо им кажется знакомым. Ее инструкции варьировались от резкого замечания до быстрого отступления, сверкая пятками.
«Дай им понять, что ты не настроена иметь с ними дело», – велела Даффи.
Я покачала головой и отвернулась. Но мужчина не сдался так легко. Он обогнал меня, встал лицом к лицу, мешая пройти, и потряс передо мной стопкой разноцветных билетов.
– Попытай удачу в лотерее, – начал уговаривать он. – Шесть пенсов за один билет, за шиллинг даю дюжину. Все по‑честному.
– Уходите, – громко произнесла я. Это шаг А.
– Ну же, – настаивал он. – Ты производишь впечатление девочки, которая не против рискнуть.
– Уходите, – повторила я. Это шаг Б.
Комментариев нет