Князь Орлов и его кирасиры мгновенно окружили Милорадовича и великого князя и оттеснили их к Зимнему дворцу. Милорадович с трудом держался в седле и, едва въехав во двор Зимнего дворца, упал на руки подхвативших его людей.
Великий князь Михаил тут же соскочил с коня, подбежал к артиллеристам и, выхватив банник из рук канонира, поднес фитиль к запалу.
– Стрелять в изменников! Стрелять в них! – крикнул он.
Раздались четыре пушечных выстрела, и за ними последовал такой же залп. Более шестидесяти человек упали, остальные бросились врассыпную по Галерной улице, Английскому проспекту, Исаакиевскому мосту и по замерзшей Неве. Кавалергарды пришпорили коней и понеслись вдогонку, за исключением одного человека. Соскочив с коня, он подошел к графу Орлову и отдал ему свою шпагу.
– Что это значит, граф, – спросил удивленно генерал, – и почему вы отдаете мне шпагу, вместо того чтобы обратить ее против изменников?
– Потому, что я принимал участие в заговоре и рано или поздно буду разоблачен и арестован. Предпочитаю сам прийти с повинной.
Это был граф Алексей Анненков.
– Арестуйте графа Алексея Анненкова, – сказал генерал, обращаясь к двум кирасирам, – и отведите его в крепость.
Его отвели в крепость вместе с другими.
Первая моя мысль была о Луизе: ведь теперь я был ее единственным другом. И я поспешил к ней. Видя меня печальным и бледным, моя несчастная соотечественница сразу поняла, что случилась беда. И едва я переступил порог, как она подошла ко мне, с мольбою сложив руки.
– Что такое, ради бога, что случилось? – спросила она.
Я рассказал ей все, чему был свидетелем, и вручил ей письмо графа Алексея.
Как я и предполагал, это было прощальное письмо.
Генерал Милорадович скончался в тот же вечер от полученной раны.
На следующее утро, часов около девяти, когда город еще только просыпался и никто не знал, подавлено или нет восстание, Николай сел с супругой в карету, ожидавшую у подъезда Зимнего дворца, и поехал по улицам столицы, желая видеть, что происходит в городе. Везде было тихо. На Невском он заметил женщину, которая при его приближении стала на колени с какой‑то бумагой в руках.
Кучер остановил лошадей, тогда женщина, обессиленная, вся в слезах, протянула царю бумагу. Николай хотел было ехать дальше, но императрица удержала его, взяла бумагу, на которой было несколько наскоро написанных слов: «Ваше величество, во имя всего самого святого для вас, пощадите графа Анненкова».
Под этими словами не было никакой подписи. Повернувшись лицом к незнакомой женщине, Николай спросил:
– Вы кто? Его сестра?
Просительница отрицательно покачала головой.
– Жена?
Она опять покачала головой.
– Так кто же вы наконец? – спросил Николай с раздражением в голосе.
– Ваше величество, – с трудом произнесла Луиза, – через несколько месяцев я буду матерью его ребенка.
Глава четырнадцатая
В последующие дни власти были заняты уничтожением следов грозного восстания…
Вечером и в ту же ночь были арестованы главные заговорщики: князь Трубецкой, Рылеев, князь Оболенский, капитан Якубович, лейтенант Каховский, капитан второго ранга Щепин‑Ростовский, оба Бестужевых, один из которых состоял адъютантом герцога Вюртембергского, затем человек шестьдесят – восемьдесят заговорщиков, среди них Анненков, который сдался по доброй воле, и полковник Булатов, последовавший его примеру.
Пестель был арестован в одном из южных городов в тот самый день, когда в Петербурге вспыхнуло восстание.
Что касается братьев Муравьевых‑Апостол, которым удалось взбунтовать шесть рот Черниговского полка, они были схвачены возле небольшого селения Васильковского уезда генерал‑лейтенантом Ротом. После отчаянного сопротивления один из них пытался застрелиться, но неудачно, а другой был тяжело ранен осколком снаряда и ударом шпаги по голове.
Где бы ни были арестованы заговорщики, всех их переслали в Петербург. Здесь была образована следственная комиссия, состоявшая из военного министра Татищева, великого князя Михаила, князя Голицына, петербургского военного губернатора Голенищева‑Кутузова, назначенного вместо скончавшегося Милорадовича, Чернышева, Бенкендорфа, Левашова и Потапова. Они должны были расследовать заговор и выяснить степень вины каждого из его участников.
Согласно порядку, заведенному в Санкт‑Петербурге, следствие велось втихомолку, и в городе о нем ничего не было известно. И странное дело: после правительственного сообщения об аресте заговорщиков о них в обществе перестали говорить, словно их никогда не было, словно у них не осталось ни родных, ни друзей. Жизнь шла своим чередом, будто ничего особенного не произошло.
И однако, уверен в этом, все с трепетом ждали, что не сегодня завтра грянет как гром среди ясного неба некая страшная весть, ибо не подлежали сомнению ни пагубные намерения заговорщиков, ни наличие самого заговора. Луиза глубоко страдала, не зная, чем кончатся следствие и суд над Анненковым. И хотя я всячески старался внушить ей надежду, которой не было у меня самого, горе моей соотечественницы очень пугало меня. Со дня ареста Анненкова она перестала чем‑либо заниматься, сидела неподвижно в комнатке позади магазина, уронив голову на руки, и безмолвно плакала. Когда в ее уединенную обитель приходил кто‑нибудь из редких друзей, она неизменно обращалась к нему с таким вопросом:
– Скажите, они не убьют его?
И, не слушая ответа, повторяла:
– Ах, если бы я не была беременна!
Время шло, и никто по‑прежнему не знал, какая участь грозит арестованным. Следственная комиссия, как мы уже говорили, работала в тайне, но чувствовалось, что дело близится к кровавой развязке.
Два происшествия, случившиеся в Петербурге, на время отвлекли горожан от декабрьского восстания, а именно: чрезвычайная французская депутация во главе с герцогом Рагузским и прибытие тела Елизаветы Алексеевны.
Депутация приехала в первых числах мая, а гроб с телом императрицы был привезен в середине июня. О приезде депутации мне сообщил письмом один из моих прежних учеников, а о прибытии останков государыни жители столицы были оповещены пушечными выстрелами. Мысли мои были всецело заняты Луизой и графом. Поэтому пушечные выстрелы показались мне страшными вестниками нависшей над нами угрозы. Я выскочил на улицу и увидел, что народ бежит к Неве. Я поспешил вслед за всеми, спрашивая у окружающих, в чем дело.
На набережной было столько народа, что, оставаясь там, я ничего бы не увидел. Поэтому я нанял лодку и наблюдал из нее, как траурный кортеж вступил на плашкоутный мост, соединяющий Марсово поле с Петропавловской крепостью.
Кортеж проходил по мосту целых полтора часа – так медленно он двигался и так далеко растянулся. Затем процессия направилась к крепости, куда за ней поспешила и вся толпа. Вернувшись, я нашел Луизу в смятении. Подобно мне, она ничего не знала о готовящейся печальной церемонии – отпевании и похоронах покойной императрицы – и безумно испугалась, когда раздались пушечные выстрелы и звон колоколов, решив, что это сигнал к началу казни.
Комментариев нет