У черты

Ника разделывала мясо, ловко управляясь ножом и вилкой. Раньше она ела не так, сначала все резала, а потом уминала блюдо с аппетитом новобранца.

— Ты стала еще красивее.

— Спасибо. Ты тоже… изменился, — обтекаемо ответила Ника.

— Это после госпиталя…

Глеб осекся. Нет, давить на жалость он не станет! Еще не опустился до этого. Да и к чему поминать лишний раз подпольную лечебницу?

— Госпиталь?  — переспросила жена. – Зона, хабар, госпиталь, другая зона – исправительная. Потом знаешь что? Могила.

Глеб молчал, не находя, что ответить, и молчала жена, которой, очевидно, было нечего сказать.

— Зато ты в порядке, — прервал молчание Глеб. – Я рад за тебя.

— Да, я в порядке, — не стала щадить его Ника. — У меня есть любимый человек, любимая работа, любимая машина. Это нормальная жизнь.

— А я? – спросил Глеб, будто ныряя в омут.

— А ты умер, Глеб. Еще тогда. Я не знаю, кто мне звонил вчера и с кем я разговариваю сейчас.

— Я выжил!

— Ну, если это можно назвать жизнью…

Ника вдруг швырнула вилку, и тарелки жалобно зазвенели.

— Какого черта ты явился? – прошипела она, и Глеб отчетливо понял, что ей ничуть не легче. — Я же только-только успокоилась. Я тебя ждала, дурак, а ты!.. Видеть тебя не могу!

— Прости!

Глеб хотел поймать ее руку, но жена резко отстранилась. Нервно закурила и почти сразу же бросила сигарету в пепельницу.

— Мне пора ехать…

Сон растворился в глубинах подсознания, чтобы вернуться еще не раз.

Сталкер проснулся.

— …мне пора ехать, — услышал он.

Рамзес всегда просыпался сразу. Мгновенно: зрачки еще возвращались под веки, а организм уже заканчивал срочную мобилизацию. Эту технику Глеб осваивал долго и мучительно, но она того стоила. Девушек опять же впечатляло, некоторых до визга.

Сталкер открыл глаза. Пузатенький человек стоял над ним и помавал руками, не решаясь потрясти.

— Доброе утро! – дружелюбно сказал толстяк, и Глеб безошибочно определил в нем врача. – Вижу, проснулись?

Глеб осмотрелся, стараясь не делать резких движений. За окном деревенский пейзаж, пасмурный день, судя по неяркому свету. Чистая низкая комнатка совсем не похожа на больничную палату. И все же – врач.

— Поразительно, — сказал толстяк, — еще вчера я настаивал на срочной госпитализации. У вас уникальный организм, гражданин… больной.

Глеб неопределенно хмыкнул, не протестуя, но и не соглашаясь, и врач спохватился.

— Впрочем, я и сейчас посоветовал бы стационар, но отказаться ваше право. Сильный организм, несомненно. Здесь лекарства. Прошу рассчитаться, мне действительно пора ехать.

Он положил руку на гору медицинских коробочек. Глеб открыл рот ответить, но его опередили.

— Окей, док. Жду вас послезавтра, — было сказано глубоким женским голосом. Бархатным, но бархат явно стелен поверх стали. И еще грассирующий акцент, едва уловимая неправильность в произношении.

Глеб оглянулся. Молодая женщина в армейских брюках и куртке-штормовке перебирала купюры в бумажнике. Глеб подметил и высокие скулы (татарские предки, не иначе), и крепкую спортивную фигуру. Нос с горбинкой, серые глаза. Темные волосы, очень короткие, даже не «под мальчика», а еще короче — практичная мужская стрижка, только круглые маленькие уши смешно торчат.

Обаятельная девушка… могла бы быть. И лицо кажется знакомым. Что-то связанное с ней произошло совсем недавно, очевидно, когда сталкер выходил из Зоны в полубессознательном состоянии. Мысли начинали путаться, как только Рамзес напрягал память.

— Не-е… – нужно, хотел сказать Рамзес, я сам заплачу, но поперхнулся иссохшим горлом.

— Воды побольше, — посоветовал врач, скрываясь за дверью, и Рамзес с ним был абсолютно согласен.

Девушка села у изголовья и протянула Рамзесу кружку.

— Плохая вода, — сказала она, будто извиняясь. – Из… как это?.. земли. Из колодца.

Вода и впрямь оказалась не очень, уж Глеб разбирался в таких вещах. Впрочем, где здесь, в Зоне и окрестностях, здоровая вода? Рамзес цедил питье строго по науке: смачивал язык, небо, и только потом глотал, наслаждаясь холодной щекоткой в пищеводе.

Девушка разглядывала его без какого-либо стеснения. В здешних краях сказали бы: вылупилась, бесстыжая, но в местах не столь консервативных такой взгляд назывался открытым. Правда, не очень дружелюбным. Было что-то в этих огромных глазах, чего Глеб не мог понять. То ли прищур, то ли пристальность, совершенно нехарактерная для совсем молодой женщины. Акцент и заминки на самых простых словах подсказывали, что девица приехала издалека, и русский для нее не родной язык. Или основательно подзабытый. Видимо, дочь эмигрантов, изучавшая родные напевы на примере родительских ссор. Из того, заграничного бытия открытость. Из другой, родительской жизни оценивающий прищур и жесткость.

Многое читал Рамзес в этом взгляде, что мог прочитать мужчина, не обделенный женским вниманием. Девочка интересная, как говорится, с перчиком. С тайной, загадкой, которую неплохо бы разгадать, хотя опыт подсказывал, что загадка та высокого уровня сложности.

Напившись, Глеб вытянулся на скрипучей раскладушке и провел ревизию организма, напрягая поочередно мышцы от пальцев ног и выше.  Что ж, бывало и хуже, решил он и сел в кровати. Кружилась голова, нужно было вставать, но – пикантный момент – Рамзес понял, что не одет. Совершенно. Он покосился на девицу.

Девушка, хмыкнув, откуда-то вынула и положила рядом с Глебом стопку чистой одежды. Отвернулась, пока Глеб одевался.

— Ленка стирала, — сказала девушка в пространство. – А это — дом ее матери. Можешь быть им благодарен.

И ни слова, ни аха, мол, лежите, больной. Девица определенно начинала Глебу нравиться.

— Я благодарен.

Глеб попробовал встать. Голова закружилась сильнее, несколько мгновений сталкер боролся с обмороком. Он дождался, пока разлаженный организм мобилизуется, и сделал первое упражнение. Тело подчинялось неохотно. Глеб выполнил второе, третье и, наконец, вошел в ритм.

Разминаться учил опять таки Мишка Ворон, два года назад. Перед упражнениями ветеран обычно медитировал, рассуждал о потоках энергии, точках силы и прочей мутной философии. Разминал язык, так это называл сугубый материалист, иногда, по обстоятельствам, верующий, Рамзес. Насколько Мишка верил в свою философию — вопрос темный, Глеб подозревал, что не особо и верил, но комплекс собрал толковый. Обманчиво простые движения подстегивали не хуже иного энергетика.

Девушка сидела, опершись подбородком на кулак, а кулаком на спинку стула, и смотрела как Глеб, который позавчера наладился умирать у ее ног, разминается.

— Ух ты! – удивилась она. – И на шпагат можешь?

— Я много чего могу, — не стал скромничать Глеб.

— Уважаю! Мышцы должны быть сильными, но… как это?… компактными. Большие мышцы нужны только в спорте, а в жизни их кормить приходится и на себе таскать. Хочу тебя спросить: ты, часом, не дурак?