Художник приедет на следующей неделе. Мой муж – знаток живописи, поэтому наш дом полон картин. Прямо за его спиной на стене висит полотно «Сюзанна и старцы». Группа стариков разглядывает голую купальщицу. При дневном свете мне видны их жадные лица, но сейчас, при свечах, они в тени: я вижу лишь пухлое женское тело над головой мужа. Он перекладывает кусок рыбы на свою тарелку. Ему нравятся красивые вещи.
Я уже представляю нас на картине. Корнелис сидит в белом кружевном воротнике на черном фоне, его борода покачивается при каждом движении жующих челюстей. Передо мной на тарелке, поблескивая, лежит селедка, и ее кожа с содранными чешуйками обнажает нежную плоть; сухая корочка на хлебе раскрыла губы. На блюде темнеет гроздь винограда, тяжелая и почти прозрачная в свете канделябров; рядом лоснится бок медного кувшина.
Я вижу, как мы неподвижно сидим за обеденным столом: наш застывший миг перед той минутой, когда все изменится.
После ужина муж читает мне Библию. «Всякая плоть – трава, и вся красота ее – как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа: так и народ – трава».
Но я уже как бы нахожусь на картине и смотрю на нас из золоченой рамы со стены.
2. Мария
Она должна пристально следить за поведением своих слуг: как они выглядят и разговаривают, как общаются друг с другом, как переглядываются и пересмеиваются, какие отношения завязываются между прислугой мужеского и женского пола, – ибо пренебрежение подобным и приводит к тому, что в их доме поселяется легкомыслие и даже прямое распутство. А это доставляет чрезвычайный стыд хозяйке.
Дж. Дод и Р. Кливер. Божественная форма домашнего правления, 1612 г.
Служанка Мария, хмельная от любви, надраивала медную сковородку. Ее распирало от плотского желания; движения были медленными и неуклюжими, словно под водой. Она улыбалась своему искаженному отражению в блестящем диске. Это была сильная и здоровая деревенская девушка с хорошим аппетитом. Такой же крепкой и здоровой была и ее совесть. Пуская Виллема в свою постель – ту, что стояла в глубокой нише за домашним очагом, – она стыдливо задергивала занавеску, чтобы скрыться от Божьего гнева. С глаз долой – из сердца вон. В конце концов, они с Виллемом собирались пожениться.
Мария мечтала о семейной жизни. Допустим, хозяин с хозяйкой умерли – утонули в море, – а она и Виллем живут в доме с шестью милыми детишками. Она моет посуду, ожидая возвращения мужа. Когда хозяйка уходила, она закрывала нижнюю часть оконных ставень, чтобы ее не могли увидеть с улицы. Парадные залы погружались в тень, и Мария бродила по ним словно по дну моря. Надевала синий бархатный жакет хозяйки, отороченный меховыми манжетами и воротником, и гуляла по дому, как бы невзначай поглядывая на себя в зеркало. Каждый имеет право помечтать – что в этом дурного?
Мария стояла на коленях посреди гостиной и натирала бело‑голубые плитки возле плинтусов. На каждой плитке изображалась какая‑нибудь детская игра: то с обручем, то с мячиком. Больше всего ей нравился малыш на игрушечной лошадке. Всю комнату обрамляли изображения ее детей. Она осторожно протирала их мягкой тряпочкой.
С улицы доносились звуки – шаги прохожих, голоса. Мария выросла в деревне, и ее до сих пор удивляла шумная суета Геренграхта, где в укромный мир домашнего уюта всегда вторгался уличный гомон. Громко кричал продавец цветов – тонким писклявым голоском, точно чибис. Парень из лудильной мастерской громыхал инструментом, предлагая ремонтировать посуду, словно проповедник, призывающий грешников к покаянию. Какой‑то мужчина, проходя рядом, отхаркнулся и сплюнул.
А потом она услышала его колокольчик. «Рыба, свежая рыба!» Виллем немилосердно фальшивил: голос у него был ужасный. «Вобла, лещ, треска, селедка!» Он снова позвонил в колокольчик. Она встрепенулась, словно пастушка, заслышав рожок своего милого в бредущем по дороге стаде.
Мария вскочила, вытерла нос передником, оправила юбки и настежь распахнула дверь. На улице туман – канала почти не видно за брусчаткой. Из утренней мглы вырос Виллем.
– Привет, красотка! – Его лицо расплылось в улыбке.
– Что там у тебя сегодня? – спросила Мария. – Дай‑ка посмотреть.
– А чего ты хочешь, малышка?
Он вскинул к бедру свою корзину.
– Как насчет толстого сочного угря?
– Он тебе нравится?
– Ты отлично знаешь, как он мне нравится, – усмехнулась служанка.
– Тушенный с персиками в сладком уксусе?
– Да.
Мария вздохнула. В конце улицы с баржи сгружали тяжелые бочки. Они с грохотом падали на землю.
– Как насчет селедки? – спросил Виллем. – Как насчет поцелуя?
Он переступил через порог и оказался рядом. Бух‑бух.
– Эй, потише!
Мария отступила. Мимо проходили люди. Виллем опустил голову. Он был простой парень – долговязый, хмурый, с узким лицом, над такими часто любят потешаться. Марии нравилось, когда его лицо озаряла улыбка. Милый, простодушный паренек, рядом с которым она чувствовала себя воплощением житейской мудрости. Это она‑то! Вот до чего он был наивен.
Виллем до сих пор не мог поверить, что Мария любит его.
– Я заходил вчера. Почему ты не открыла дверь?
– Один зеленщик показывал мне свою морковь.
– Издеваешься?
– Я была на рынке. – Она улыбнулась. – Дурачок, я люблю только тебя. Знаешь – я как устрица в своей ракушке. И лишь ты можешь меня открыть.
Мария шагнула назад и впустила Виллема в дом. Он опустил корзину на пол и обнял Марию.
– Ох! Твои пальцы!
Она провела его через прихожую и коридор к лесенке, спускавшейся в кухню. Когда они уперлись в раковину, Виллем ущипнул ее за зад. Мария дернула рычаг. Вода из крана хлынула на его протянутые руки. Виллем стоял смирный и послушный, как ребенок. Она вытерла его пальцы и понюхала, не пахнут ли рыбой. Виллем прижался к ней всем телом, потом раздвинул коленом ее ноги – она чуть не застонала – и поцеловал.
– У нас мало времени, – прошептала Мария. – Хозяева дома.
Она увлекла его за собой, на кровать в глубокой нише. Они споткнулись о деревянный порожек и, смеясь, повалились на матрац. Как же здесь было тепло – самая теплая кровать на свете! Когда они займут весь дом, то все равно будут спать только тут – в их уютном гнездышке, в сердцевине ее мира.
Виллем шептал ей на ухо нежные слова. Мария щекотала его. Он вскрикнул. Она на него шикнула. Затем взяла его руку и положила себе между ног: нет времени на пустяки. Оба елозили и хихикали, точно дети: они выросли в деревне и привыкли спать вповалку вместе с братьями и сестрами.
Далеко у входной двери послышался глухой стук. Мария мгновенно выпрямилась, оттолкнула Виллема и выскочила из постели. Через минуту, красная и запыхавшаяся, отворила дверь. В проеме стоял мужчина. Невысокий, смуглый, голубоглазый, с темными вьющимися волосами, в бархатном берете.
Комментариев нет