Тщеславие

— Короче, выносим мы коробку с «Самсунгом» на парковку. Я встаю сторожить место, а Димка бежит такси ловить. Тачку-то мы до сих пор не водим, — начала Юлька, посмотрев на Димку с укоризной.

Димка снова сделал вид, что плохо слышит.

— Поймал я тачку, сажусь, подъезжаем. Смотрю — Юлька с какой-то бабой ругается.

— Я стою, никому не мешаю, сторожу место, и тут подваливает жирная квашня и заявляет: «Шо ты стоишь, как быдло, я подъехать нэ могу!» А я вся такая нарядная, только вернулась, ещё не отвыкла от «йес, мэм, уан момент, мэм», и тут меня какая-то лохудра замкадская быдлом обзывает. Увидела девочку-цветочек и решила, что сейчас меня уроет. — Юлька с чувством отпила из бокала.

Димка продолжил рассказ:

— Бабища эта встала поперёк и нашему такси подъехать не даёт. Сначала, мол, я холодильник загружу, а потом вы со своей картонкой.

— Эта «картонка» меня окончательно добила, — перебила Юлька. — Я ей тихо так говорю: «Пошла отсюда, корова! Я первая место заняла!»

Мы с Поросёнком заржали. Я даже есть перестал, чтобы не оказаться в неловкой ситуации. Я, если ем и смеюсь одновременно, обязательно окажусь в неловкой ситуации. Подавлюсь, или изо рта что-нибудь вылетит, или из носа. А бывает, что изо рта и из носа разом.

— На меня что-то нашло, — признался Димка. — У меня тоже ещё «йес, сэр, уан момент, сэр» не выветрилось, но захотелось нашей дикости вкусить. Достали все эти улыбочки и поклоны притворные. Все эти леди и джентльмены.

— Ты особо джентльменом никогда и не был! — хохотнул Поросёнок.

— За границей старался, а тут прорвало!

— Димка завёлся с полуоборота и на эту бабу накинулся: «Манда такая-сякая!»

— Я решил сразу уровень накала поднять. Чего рассусоливать? — пояснил Димка.

— А она ему: «Козёл! Щас муж придёт, он тебя посадит!» — продолжила Юлька.

— А Юлька ей: «Да какой у тебя муж?! Кто тебя такую жирную и волосатую е###ь станет?!»

Тут я всё-таки оказался в неловкой ситуации,) Подавился. Даже не знаю, чем, я ведь перестал есть. Покраснел весь, глаза выкатились. Из-за стола вскочил и стал истошно воздух ловить. А-а-а-п, а-а-а-п!

— Похлопать?!

Я утвердительно затряс головой. Меня несколько раз хорошенько огрели по спине. Скорее для успокоения, чем для пользы. Спазмы прекратились, и, помогая утереть слёзы и сопли, меня усадили обратно за стол.

— Уф… Когда-нибудь я насмерть подавлюсь… И что? Ты ей так и сказала? Кто тебя такую жирную станет?.. — Я восстановил прерванный мною же рассказ.

— Так и сказала, — скромно потупилась Юлька, оправляя розовую пышную юбку с кружевами.

— Бабища, надо сказать, опешила, — сказал Димка. — Не ожидала она такого от моей девочки.

— Нечего перед городскими пальцы гнуть! — заявила Юлька.

— Короче, бабища нокаутирована. Мы с шофёром спокойненько привязали коробку сверху, сели, и тут она Юльке кричит. Неуверенно так, но достаточно громко…

— Шмара! — перебила Юлька. — Она меня шмарой назвала!

— А чё, нормальное слово.

— Я выскакиваю из машины и начинаю её стегать кабелями. Продавец кабели забыл в коробку сложить, и я их просто в руку взяла. Переходники всякие, антенна портативная. За Родину, за Сталина, за шмару, за быдло, за шоканье, за башку её пергидрольную нечёсаную!

— Вы бы это видели! — смеялся Димка. — Юлька хлестала эту бабу, как Христос, изгоняющий торговцев из храма.

— Она из сумочки освежитель воздуха достала и хотела мне в лицо пшикнуть. Сучка. Тут Димка подоспел.

— Я у неё баллончик вырвал и ей же в морду, в морду…

Юлька жестами показала, как Димка полил тётку освежителем воздуха. Как муравьев на грядке травят.

— Не сдержался я. Даже стыдно, — потупился Димка.

— Любопытно на тебя серфинг подействовал, — сказал я, — уже три года катаюсь, и ещё никогда по возвращении не хотелось чужую тётку освежителем воздуха запшикать.

— Освежитель, кстати, здесь. — Юлька зашла в туалет и вышла с баллончиком-трофеем, наполненным ароматом морской свежести.

— Можете больше на море не ездить. Зашёл в туалет, пшикнул, глаза закрыл… — предложил Поросёнок.

— Надо ещё ракушку к уху приложить. Шум волн, — добавил я.

— Короче, наши победили! — подытожил Поросёнок и поднял бокал. Мы чокнулись калифорнийским красным и крикнули «ура».

Поросёнок слизал остатки соуса с тарелки.

— Возьми ещё, — предложила Юлька, пододвигая стеклянную миску-аквариум с салатом. Выглядело, будто мы рыбок вместе со всем их подводным царством нашинковали, приправили и наворачиваем.

Переключились на недавнюю поездку. Поговорили о шопинге, музеях, нравах. Юлька продемонстрировала купленные за океаном наряды.

— А в одном ресторане я пепельницу спёрла, — похвасталась она, показав тяжёлую пепельницу розового стекла.

— Красивая. — Поросёнок взвесил пепельницу на ладони.

— Я Димке говорю: «Бери, пока официант не видит». А он: «Нет, я воровать не умею». Пришлось самой.

— Не умею я воровать, это моё проклятие! — патетически посетовал Димка. — Ни воровать, ни доносить, ни изменять!

— Праведник ты мой! — Юлька нежно поцеловала Димку, а мы с Поросёнком ухмыльнулись.

Однажды на Димкином дне рождения в последних классах школы его дед, перед тем как уйти с родителями к родственникам и оставить гостей одних, рассказал историю. Дело было в начале девяностых, понадобилось несколько кирпичей — заложить дыру, оставленную строителями после замены труб. Кирпичи купить было негде и не на что, зато неподалёку строился дом. Поздним вечером Димкин дед, высокий старик, командир пулемётной роты, кавалер ордена Славы, отправился вместе с десятилетним Димкой воровать кирпичи. Они выбрали из огромной кучи десяток, погрузили на саночки и отвезли под покровом темноты домой. Димкин дед, смеясь, признался: больше всего тогда беспокоился, что подаёт внуку дурной пример, мол, тот вырастет вором и всё такое. Это в те времена, когда люди тырили миллиарды. Дурной пример не подействовал, Димка не ворует, как и вся его семейка.

— Тебе… вам книжки писать надо, — обратился я сначала к Димке, а потом объединил его с Юлькой. Она всё-таки тоже в рассказе участвовала. Обидится ещё, что я её таланты не замечаю. В гости звать перестанет, она ведь у них главная.

— Да я записываю кое-что, но толку-то, — ответил за себя Димка и разлил остатки вина по бокалам.

— Надо попробовать издать, — посоветовал я. — Других же издают, а у них рассказы не такие интересные.

Прощаясь поздно вечером в дверях, когда Юлька уже ушла спать, Поросёнок дышал на Димку ьинно-водочными парами и горячо убеждал:

— Димка, надо издаваться! Мы ж не тупые, если нам понравилось, значит, и другим понравится!

Я кивнул. В смысле не только тому, что мы не тупые, но и тому, что Димкины записки вполне могут снискать заслуженную любовь читателей. Хотя мы, разумеется, не тупые. Это я тоже поддерживаю.

— Ты сможешь. Вон, виндсерфинг освоил! Нельзя зарывать талант, — Поросёнок вдруг зашептал, чуть не касаясь губами Димкиной шеи. — А то всю жизнь в журнале просидишь…