— Пойду предупрежу Паллину.

Даниела ошеломленно смотрит на нее.

— Ты идешь к «оранжерее»? Я тоже хочу.

— К какой оранжерее? Я иду в «Олимпику». Там гонки.

— Да, они называются «оранжерея».

— Почему?

— Потому что вдоль дороги стоят цветы — в память тех, кто погиб.

Баби проводит ладонью по лбу:

— Только этого не хватало… Оранжерея!

Хватает в коридоре куртку, выбегает… Но тут ее тормозит Даниела.

— Баби, пожалуйста, можно я с тобой?

— Да вы что, все с ума сошли? Ты, я, Паллина — все рвемся на эти гонки. Может, еще и на мотоциклах погоняемся?

— Если наденешь пояс с ромашками, тебя выберут и посадят сзади, возьми мой, это же так здорово — быть «ромашкой»…

Баби думает о том, что она выпила ромашковый чай, чтобы заснуть. И напрасно. Поднимает воротник куртки. Ей кажется, будто она сидит перед ведущим, участвует в викторине, придуманной специально для нее. Почему ты спешишь туда? Почему идешь в эту оранжерею, к букетам цветов в честь умерших? На улицу, где безбашенные парни рискуют найти тот же конец? Ответ кажется ей таким простым. Она идет предупредить Паллину, чтобы та вернулась до семи. Паллину — которая обожает бывать в кретинских местах. Паллину — которая ничего не знает по латыни. Паллину — которой она прямо-таки обожает подсказывать, даже если ей за это достается замечание. Да, она идет туда только ради Паллины, ради подруги. По крайней мере, в этом она себя усиленно убеждает.

— Даниела, последний раз тебе говорю. Кончай трепаться.

И выбегает, в волосах заколка со стразами, а сердце почему-то быстро колотится.

 Глава 19

По обочинам широкой улицы, на плавном повороте, стоит куча народу. Из открытых дверец джипов разносится музыка. Парни с обесцвеченными волосами, в майках и бейсболках, тощие, строят из себя серферов, в картинных позах потягивая пиво. Немного дальше другая группа, явно более приземленная, стоя возле открытого «жука», забивают косячок.

Немного впереди какие-то господа в поисках развлечений сидят в Jaguar. Рядом с ними еще парочка друзей с любопытством изучает всю эту мешанину.

Мотороллеры встают на дыбы, мотоциклы проносятся с рычанием, притормаживают, седоки приподнимаются на педалях, оглядываются в поисках знакомых, здороваются с друзьями.

Баби на Vespa преодолевает невысокий подъем. Поднявшись наверх, она застывает от изумления. Кругом орут клаксоны, издавая пронзительные или, наоборот, глубокие, низкие звуки. Моторы отвечают им рычанием. Разноцветные фары освещают улицу, она, как огромный танцпол.

В маленьком просвете стоит киоск, торгующий напитками и горячими бутербродами. Баби растерянно оглядывается.

— Смотри, куда прешь!

Баби извиняется. И спрашивает себя, что она вообще здесь делает. Тут она замечает Глорию, дочь Аккадо. Та сидит на джинсовке, расстеленной на земле. Рядом Дарио, ее парень. Баби подходит к ним.

— Привет, Глория.

— Привет, как жизнь?

— Нормально.

— Ты знакома с Дарио?

— Да, мы виделись.

Они обмениваются улыбками, силясь припомнить, где и когда.

— Слушай… я хотела извиниться за то, что случилось с твоим отцом.

— Да? Мне как-то на это плевать. Так ему и надо. Научится не совать нос не в свое дело. Вечно он куда-то лезет, вечно суется со своим мнением. Наконец-то хоть кто-то поставил его на место.

— Но он же твой отец!

— Ну да, а еще он ужасный зануда.

Дарио закуривает.

— Согласен. И передай Стэпу спасибо от меня. Ты знаешь, что мне не разрешали подняться в дом? Жди внизу, чтобы встретиться с Глорией. Не то чтобы мне прямо позарез надо было видеть ее папашу. Но это дело принципа, так ведь?

Баби думает, какому же принципу он следует. Дарио передает сигарету Глории.

— Конечно, если б я его отметелил, это был бы полный капец, — ржет Дарио.

Глория затягивается, с интересом глядя на Баби.

— А что, ты теперь со Стэпом мутишь?

— Я? Ты что, совсем уже? Ну пока, я пошла искать Паллину.

Уходит. Да, она ошиблась. Они оба ненормальные. Дочь радуется, что отца избили. Ее парень жалеет, что сам не мог этого сделать. Поверить невозможно.

На небольшой возвышенности, за прорванной сеткой, она видит Полло. Он сидит боком на здоровенном мотоцикле и треплется с девчонкой, которая стоит между его ног. На девушке синяя бейсболка с надписью NY. Черные волосы, собранные в хвост, выпущены в отверстие бейсболки. Куртка с пластиковыми рукавами, как у американской мажоретки. Двойной пояс с ромашками, темно-синие лосины и кроссовки в тон придают ей более итальянский вид. И вот эта девчонка с сорванной башней, которая смеется и то и дело поворачивается, чтобы поцеловать Полло, — это Паллина. Баби подходит к ней. Паллина се замечает.

— О, привет, какие люди! — Паллина бежит ей навстречу с объятиями. — Как здорово, что ты пришла!

— Я, собственно, не пришла. И хотелось бы уйти как можно быстрее.

— Кстати, а зачем ты пришла? Это же занятие для дебилов?

— Ты и есть дебилка. Звонила твоя мама.

— Да ну? И что ты сказала?

— Что ты спишь.

— И она поверила?

— Да.

— Ну ни фига ж себе! — Паллина аж присвистнула.

— Но она сказала, что завтра утром приедет за тобой рано, потому что тебе надо сдавать анализы, и что на первый урок ты не поедешь.

— Ну, в общем, она приедет за тобой к семи, так что придется тебе вернуться пораньше…

Оставайся! — Паллина хватает Баби за руку и подтаскивает к Полло. — Когда тут все закончится?

Полло улыбается Баби, она покорно здоровается с ним.

— Да быстро, два часа максимум — и все кончится. А потом пойдем съедим по пицце, угу?

Паллина восторженно смотрит на подругу.

— Ну давай, не парься! — настаивает она, пока Полло, улыбаясь, закуривает. — Стэп тоже здесь, он будет рад тебя увидеть.

— Да? А я не буду. Все, я пошла домой. Возвращайся пораньше. Я не хочу из-за тебя впутываться в разборки с твоей матерью.

Баби замечает с краю дороги воткнутую в землю деревянную табличку. Посередине ее фотография парня, а рядом кружочек, наполовину черный, наполовину белый. Символ жизни. Той самой жизни, которой этот парнишка лишился. И надпись: «Он был быстрым и сильным. Но власть Божия над ним не имеет более силы. Ему не дали реванша. Друзья».

— Хороши друзья! Прямо поэты! Лучше уж быть одной, чем с такими друзьями, которые помогут мне умереть.

— Какого хрена ты сюда приперлась, раз тебе ничего тут не нравится? — интересуется Полло, выбрасывая сигарету.

И затем еще голос:

— Ты ни с кем не можешь прийти к согласию. Ну и характер же у тебя.

Это Стэп. Стоит прямо перед ней и нагло улыбается.

— Между прочим, я всегда прихожу к согласию со всеми. Я вообще не с кем не спорю, потому что не общаюсь с подобными людьми. А если мои знакомые вдруг меняются не в лучшую сторону, вероятно, по чьей-то вине… — Баби многозначительно смотрит на Паллину, та возводит глаза к небу и хмыкает.