– Не предполагал, что все будет так просто.
– Ну, вообще‑то, это единственный простой этап в идентификации лиможского фарфора. Дэвид Хэвиленд, который основал лиможскую фабрику в 1849 году, не считал необходимым ставить названия своих узоров на посуде – вот почему его нет на дне вашей чашки. – Я перевернула ее, чтобы подтвердить свои слова. – И здесь возникает трудность…
Я осеклась, впервые обратив внимание на рисунок: черно‑желтые пчелки и тонкие зеленые линии, показывающие траекторию их полета. Необычно и уникально. И очень памятно.
Подняв голову, я увидела, что оба моих визитера смотрят на меня и ждут продолжения.
– Трудность в том, что за время своего существования завод произвел почти тридцать тысяч узоров для пяти разных компаний Хэвиленда на нескольких континентах.
– А этот узор вам знаком? – спросил Джеймс, склонившись еще ниже, и я ощутила аромат его одеколона. Что‑то мужественное. Сандаловое дерево?
– Вроде бы нет, – ответила я, покачав головой. Я перевернула чашку, вгляделась в знакомое клеймо «Хэвиленд и Ко». Крутанулась в кресле и вынула из книжного шкафа книгу со спиральным переплетом, один из шести томов. – Если узор идентифицирован, он должен быть занесен в каталог Шлейгер.
– А если его там нет? – спросил мистер Мэндвилл.
– Значит, либо сервиз был заказан частным образом, либо узор очень редкий и потому не попал в каталог. Миссис Шлейгер, жительница Небраски, разыскивала недостающие предметы для сервиза своей матери и была потрясена отсутствием названий узоров у большинства изделий Хэвиленда, поэтому она сделала все возможное, чтобы их идентифицировать, и собрала их в каталог под уникальными номерами – которые зовутся теперь «номера Шлейгер». Но предметов было изготовлено слишком много, чтобы включить в каталог каждый когда‑либо созданный… Если мы не найдем этот узор в номенклатуре Шлейгер, поищем в других идентификационных книгах по хэвилендскому фарфору. Хотя мне редко приходилось копать так глубоко. Почти все есть в каталогах Шлейгер.
– Значит, не исключено, что вы не сумеете идентифицировать чашку и определить ее стоимость? – спросил Джеймс.
– Сумею в любом случае, просто это займет время. Если не идентифицируем узор, есть и другие способы. Например, цветочный узор был популярен в 1950‑х годах, есть узнаваемые орнаменты эпохи ар‑нуво, которые могут помочь нам определить временной период. Хотя, признаться, я не могу сейчас вспомнить, был ли такой временной период, когда в моду вошли насекомые. Мне нужно проверить, но я уверена, что этот бланк имел хождение во второй половине девятнадцатого века.
Я взяла чашку и провела кончиком пальца по пчелкам, таким реалистичным, что я почти слышала их жужжание.
– Узор так необычен… Если он производился массово, то должны быть и другие подобные… если, конечно, он пользовался успехом, иначе выпуск могли ограничить. Труднее будет, если его сделали на заказ. – Я взглянула на мистера Мэндвилла. – Знаменитые художники, такие как Гоген, Рибьер, Дюфи и Кокто, разработали несколько узоров для Дэвида Хэвиленда. Если это работа одного из них, то перед нами очень ценная вещь.
– Кажется, хэвилендский лимож предназначался для американского рынка? – улыбаясь, спросил мистер Мэндвилл. Мне пришлось объяснять ему этот факт много раз, и я была рада, что он его наконец‑то запомнил. – И если бабушка мистера Графа родом из Нью‑Йорка, возможно, имеет смысл начать с поиска фирм, которые торговали лиможем именно в Нью‑Йорке.
– Лиможские фабрики находились во Франции, так что сервиз мог заказать в частном порядке и французский покупатель.
Я снова провела пальцем по краю чашки. Она вызывала тревожные воспоминания.
Джеймс повернул каталог к себе и, наморщив лоб, стал листать страницы.
– Значит, для идентификации узора вам придется просмотреть каждую страницу в поисках похожего рисунка?
– В общем, да, – ответила я, умолчав, что обожаю такую работу: бездумно листать страницы и занимать этим свое внимание в достаточной мере, чтобы мысли не бродили по запретным дорожкам.
– Я мог бы вам помочь, – предложил он. В его синих глазах читалась искренность.
Я быстро помотала головой.
– Вам наверняка нужно возвращаться в Нью‑Йорк. Если вы позволите мне оставить у себя чашку и блюдце, я заполню необходимые для страховки документы…
Он выпрямился.
– Вообще‑то, я взял отпуск, так что времени у меня предостаточно. Я не планировал возвращаться, пока не получу хоть какие‑нибудь ответы.
– И мистер Граф пообещал, что если поиск окажется успешным, мы займемся всем антиквариатом из дома его бабушки, – добавил мистер Мэндвилл, со значением взглянув на меня из‑под сдвинутых бровей.
Я снова посмотрела на кружащих по фарфору пчелок. Их крылышки застыли в вечном движении. Так памятно. Мне вспомнился дедушка на пасеке, моя рука в его руке, мы идем вдоль ульев, пчелы кружат вокруг нас, и я их не боюсь. А потом я вспомнила, как мать застала меня в своей комнате, когда я рылась в ее гардеробной в поисках какого‑нибудь винтажного платья, но нашла нечто совершенно неожиданное, и так расстроила этим маму, что ей пришлось снова уехать. Она тогда приложила палец к губам и взяла с меня обещание сохранить находку в секрете. Это единственное, что у нас с ней было общее, что знали только я и она.
– Я подумала… – начала я и умолкла. Стоит ли говорить, что узор кажется мне знакомым, что я могла его видеть в доме, где выросла? Ибо даже спустя все это время и после всего, что случилось, я не хотела давать матери повод вновь разочароваться во мне.
– Что вы подумали? – напомнил мистер Мэндвилл.
– Я подумала… что вроде бы видела похожий узор раньше. На чашке, которую когда‑то давно нашла в шкафу матери. Моя бабушка собирала всякий хлам, особенно фарфоровые безделушки… Она, наверное, и принесла чашку в дом.
– Отлично, – объявил босс. – Итак, нужно съездить домой и привезти чашку сюда, чтобы мы могли их сравнить.
Я хмуро на него покосилась. Мистер Мэндвилл не раз подталкивал меня к тому, чтобы я поехала домой и повидалась с семьей, которую не видела уже много лет. Он в толк не мог взять, как люди, связанные родством, могут так надолго разлучаться. Будто родство непременно означает постоянство и принятие. Я, во всяком случае, никогда не ассоциировала со своей семьей эти два слова.
– Не думаю, что есть необходимость в моем присутствии. Я позвоню дедушке, попрошу его поискать чашку и прислать мне, если найдет. Или, может, он просто сфотографирует ее и пришлет снимки. Этого хватит, чтобы сравнить. Нет необходимости держать ее в руках, чтобы понять, такая же она или нет.
Я указала на чашку, которую все еще держала в руках, почти чувствуя под пальцами гудение пчел.
– А если она такая же, что это может значить? – поинтересовался Джеймс.
Комментариев нет