Я думала, дети отгонят темные тучи. Какое‑то время так и было. Когда я держала в своих руках обеих дочерей, я будто перенеслась в тот деревенский дом, снова стала счастливой. Только ненадолго. Потом темные тучи вернулись и заволокли все вокруг.
Хотела бы я объяснить Джорджии и Мейси, как их люблю. Что все это – не их вина. Но я продолжаю думать о своем отце, и теплом летнем вечере, и моей руке в его ладони, и не могу забыть о том, что случилось потом, многие годы назад, когда я была совсем маленькой.
Вот почему сегодня утром я бросила помаду на пол, пытаясь мысленно вернуться в ту счастливую часть себя, пытаясь сосредоточиться на цветных тюбиках, катающихся по полу. Мейси буквально дымилась от гнева, но я была этому рада, я хотела этого, мне это требовалось, чтобы вернуться в роль женщины, которую я совсем не знаю. Она – не я. Она – персонаж, которого я играю. Кто‑то сказал, что жизнь – театр. И это правда. У всех нас есть роли. Моя роль – безумная женщина, которой кажется, что она всегда на сцене. Помнить реальность намного труднее.
Я бы хотела рассказать об этом дочерям. Им было бы легче, если бы они поняли, что во всем виновата только я. Что я прячусь от своих воспоминаний, чтобы спастись. Как сейчас. Я помню пчел, и ульи, и дом, но потом он взял чашку и блюдце, и занавес чуть приподнялся, в мою голову хлынул свет, и я не могла остановить его из‑за звона бьющегося фарфора, и крика Мейси, и печали на лице Джорджии. И вдруг темная часть памяти вернулась ко мне, и я вот скольжу, словно та чашка, только не могу разбиться, потому что уже разбита.
Глава 9
«Чтобы собрать всего одну чайную ложку меда, пчела облетает тысячи цветов».
Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта
Джорджия
Я очнулась, когда кто‑то потянул из моих рук пустой стаканчик из‑под кофе, и не сразу осознала, что нахожусь в зале ожидания больницы «Вимс Мемориал», куда моего дедушку доставили с инсультом. Я подняла голову, увидела синие глаза Джеймса и выпустила из рук стаканчик, вспомнив, что он принес его несколько часов назад.
Джеймс, сообщив все необходимое службе 911 и отдав трубку Мейси, догадался выбежать на улицу, надеясь, что Лайл не уехал еще слишком далеко и сможет отвезти дедушку в больницу раньше, чем придет машина «Скорой помощи».
Я печально ему улыбнулась.
– Спасибо. За все. Думаю, теперь вам поздно жалеть о своем решении приехать сюда.
Он поставил пустую чашку на стол, опустился в соседнее кресло и вытянул перед собой длинные ноги.
– Да, поездка определенно оказалась не такая спокойная, как я представлял.
Я посмотрела в другой конец комнаты, где сидела Мейси рядом с матерью. Берди, прикрыв глаза, положила голову ей на плечо. Пятно крови на юбке подсохло и стало цвета ржавчины. Когда Лайл увез дедушку, Мейси перевязала ей руку. Берди отдала ей осколок блюдца только после того, как Мейси пообещала, что оставит его на столе и больше не тронет.
Я потерла ладонями лицо. Казалось, мы провели в Апалачиколе не всего один день, а уже несколько недель.
– Приношу свои извинения. У меня есть человек, который сможет склеить блюдце так, что вы даже не заметите трещины. Но вот чашка… – Я замолчала, вспомнив, как мелкие фарфоровые осколки разлетелись по полу. – С ней, боюсь, уже ничего не сделаешь.
– Не беспокойтесь. У меня таких еще одиннадцать, и, если хотите, я найму именно вас на поиск замены. Сейчас у вас другие тревоги.
Бекки, которой разрешили пропустить школу, вернулась с шоколадкой и кока‑колой после очередного похода к торговому автомату и снова села рядом со мной. Она почти не отходила от меня с тех пор, как мы прибыли в больницу, и я могла лишь гадать, что думает об этом Мейси.
– Как д‑дедушка? – спросила Бекки дрожащим голоском.
Она поднесла банку кока‑колы ко рту, и я заметила ее обкусанные ногти. Почувствовав чей‑то взгляд, я подняла голову – Берди смотрела на нас едва ли не осуждающе. «Леди всегда узнают по рукам», – сказала она однажды, увидев за обеденным столом, что я обгрызла ногти. Тогда я пнула Мейси под столом, чтобы она догадалась спрятать свои руки, но сестра намека не поняла и стала громко жаловаться, что я ее пнула.
Услышав, как Бекки заикается, я хотела сказать что‑нибудь уместное, как‑то успокоить ее. Я заправила прядку волос ей за ухо, узнавая его мягкий изгиб, узнавая это шелковое ощущение, и слова застряли у меня в горле. Я вспомнила, как видела ее в последний раз – крошечную, розовую, вопящую. Все эти годы я почему‑то думала, что здесь ничего не меняется. Однако время, конечно же, не стоит на месте. Бекки выросла. Мы все стали старше. Только не мудрее.
Я улыбнулась Бекки.
– Счастье, что твой папа смог так быстро доставить дедушку в больницу. Это спасло ему жизнь. А еще нам повезло, что не пришлось ехать в больницу в Панама‑Сити, потому что здесь как раз оказался очень хороший невролог. Дедушка болен, и врачи оставят его в больнице на некоторое время.
Она посмотрела на меня с тревогой.
– А как же пчелы? Он собирался на следующей неделе перевозить ульи на болото.
Я на краткий миг встретилась глазами с Мейси.
– Уверена, мы что‑нибудь придумаем. Наверняка твоя мама знает, что делать.
– Мама н‑ненавидит пчел. Тебе, н‑наверное, придется остаться с нами, чтобы п‑присматривать за пчелами, пока дедушка не поправится.
Паника перехватила мне горло.
– Дорогая, это невозможно. Я должна отвезти мистера Графа обратно в Новый Орлеан. Чтобы он мог полететь домой в Нью‑Йорк. А мне надо работать…
Я умолкла, глядя на ее лицо. Бекки сжала челюсти, сузила глаза и опустила голову – так похоже на Мейси, когда та собирается спорить.
– Значит, ты п‑просто снова сбежишь?
Пари готова держать, что эта фраза из лексикона ее матери.
– Я никогда не «сбегала», – проговорила я, остро осознавая рядом присутствие Джеймса и чувствуя необходимость оправдаться перед ним.
– Ты нужна д‑дедушке. И п‑пчелам. – Бекки вложила свою руку в мою, и я ощутила шершавые края ее тонких пальчиков.
Джеймс встал. Я знала, что он смотрит на меня, но не могла посмотреть в ответ.
– Я возьму себе еще кофе. Кому‑нибудь принести? – предложил он.
Никто не ответил, и я покачала головой:
– Нет, спасибо.
Я посмотрела на наши сплетенные руки, потом снова заглянула Бекки в лицо. В нем читалось ожидание – выражение было открытым и честным, ничто за ним не таилось.
Комментариев нет