Часть 3
Глава 14
– Ты уже проснулся?
– Нет.
– Но ты ведь не спишь.
– Нет, я сплю.
– Если спишь, почему ты мне отвечаешь?
– Это просто кошмарный сон.
– Вот как?
– Да.
– И о чем твой кошмар?
– Ох, лучше не спрашивай. Он о назойливом голосе, прерывающем мой первый безмятежный сон за многие недели.
– Так вот какие у тебя кошмары? – усмехнулась Лиза за моей спиной. – Тебе бы покрутиться годик в арт‑бизнесе, малыш.
– Сон становится все кошмарнее. Этот голос не затихает.
Она умолкла. Но не закрыла глаза, судя по ее дыханию, – такие детали начинаешь чувствовать даже спиной, когда достаточно долго проживешь с женщиной, которая тебе дорога. Потолочный вентилятор медленно вращался, разгоняя по комнате влажный муссонный воздух. Свет снаружи проникал в щели деревянных ставен, покрывая полосками картины на стене у кровати.
До восхода солнца было еще полчаса, но занимавшаяся заря уже сгладила тени в комнате и покрыла призрачно‑серым налетом все предметы, в том числе мою руку, лежавшую на подушке. Карла однажды назвала это «эффектом пейота». И как обычно, попала в точку. Одним из свойств наркотика, получаемого из этих кактусов, является способность окрашивать вселенную в сумеречные тона – своего рода предрассветная стадия сознания. Карла всегда умела находить неожиданные и остроумные сравнения…
Мои веки сомкнулись. Я почти ушел в сон, сжимая в руке воображаемую «пуговицу» пейота; я почти ушел.
– И часто ты думаешь о Карле? – спросила Лиза.
«Черт! – подумал я, возвращаясь к яви. – Как женщинам это удается?»
– В последнее время часто. Только что я в третий раз за три дня услышал ее имя.
– А кто еще ее упоминал?
– Навин – этот начинающий детектив, и еще Ранджит.
– Что говорил Ранджит?
– Послушай, Лиза, нам незачем сейчас обсуждать Карлу и Ранджита.
– Ты к нему ревнуешь?
– Что?
– А знаешь, я ведь совсем недавно общалась с Ранджитом. Мы просидели за разговором допоздна.
– Я не был здесь в последние недели, если ты заметила. Так что для меня это новость. Как часто ты общаешься с Ранджитом?
– Он очень помог с рекламой наших выставок. С тех пор как он подключился к работе, клиенты идут сплошным потоком. Но в личном плане между нами ничего нет. Абсолютно.
– О… кей. И что дальше?
– Я первой спросила: как часто ты на самом деле думаешь о Карле?
– Нам обязательно обсуждать это сейчас? – спросил я, поворачиваясь лицом к ней.
Лиза привстала, опираясь на локоть, и склонила голову к плечу.
– Я видела ее вчера, – сказала она, с невинным видом глядя на меня небесно‑голубыми глазами.
Я молчал, ожидая продолжения.
– Мы встретились в бутике на Брейди‑лейн. Я часто там бываю, но никому из знакомых не рассказывала про этот магазинчик. А тут вдруг на выходе сталкиваюсь с Карлой нос к носу.
– Что она сказала?
– В смысле?
– В смысле: что она сказала тебе при встрече?
– Это довольно‑таки… странно, – сказала она, наморщив лоб.
– Что тебе кажется странным?
– Ты не спросил, как она выглядит или как она себя чувствует. Тебя в первую очередь интересует, что она сказала. Это странно.
– Почему?
– Ну как же – ведь ты не видел ее почти два года. И я даже не знаю, в чем бóльшая странность: в твоей реакции или в том, что мне такая реакция вполне понятна, поскольку речь идет о Карле.
– А… значит, ты меня понимаешь?
– Разумеется.
– Тогда что же тут странного?
– Странно, как много эта деталь сообщает о тебе и о ней.
– Да о чем вообще этот наш разговор?
– О Карле. Ты хочешь знать, что она мне сказала, или нет?
– Уже нет, – сказал я. – Не хочу.
– Конечно, ты хочешь. Во‑первых, позволь мне сообщить, что выглядит она отлично. Лучше не бывает. И настроение у нее соответственное. Мы завернули в кафе «Мадрас», выпили по чашечке кофе, и я хохотала до слез над ее шутками. В последнее время ее занимает религиозная тематика. Она сказала – погоди, дай вспомнить дословно, – ах да, она сказала: «Религия похожа на затянувшийся конкурс шляпников по созданию самой дурацкой шляпы». Она вечно выдает забавные сентенции. Должно быть, это чертовски тяжело.
– Тяжело быть забавной?
– Нет, тяжело всегда быть самой умной в своем окружении.
– Ты тоже умница, – сказал я, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову. – Среди всех моих знакомых ты – одна из умнейших.
– Я?!
– Без сомнения.
Она придвинулась ближе и поцеловала меня в грудь.
– Я предложила Карле работу в моей арт‑студии, – сообщила она, выгибая ступни.
– Это не самая лучшая идея из тех, какие я слышал на этой неделе.
– Ты же только что назвал меня умницей.
– Я говорил об уме, но я не имел в виду благоразумие.
Она ткнула меня кулачком в бок.
– В самом деле, – сказал я сквозь смех. – Я не хочу… я не уверен, что хочу снова увидеть Карлу в моем обжитом пространстве. Ее прежнее место в этом пространстве теперь занято. И я хочу, чтобы так оно было и впредь.
– Ее призрак бродит и по моему дворцу тоже, – задумчиво молвила Лиза.
– Вот оно, значит, как: у меня воображаемое пространство, а у тебя воображаемый дворец?
– Разумеется. Каждый человек строит внутри себя дворец или замок. Не считая людей с заниженной самооценкой, вроде тебя.
– У меня не заниженная самооценка. Просто я реалист.
Она рассмеялась. И смех не прекращался довольно долго – достаточно долго, чтобы заставить меня задуматься: а что такого было в моих словах?
– Постарайся быть серьезным, – сказал она, наконец успокоившись. – Я встретила Карлу впервые за последние десять месяцев, и я… глядя на нее… я вдруг поняла, как сильно я ее люблю. Разве это не занятно: вдруг вспомнить, что ты кого‑то очень сильно любишь?
– Я только хотел сказать…
– Знаю, – промурлыкала она и потянулась ко мне с поцелуем. – Знаю.
– Что ты знаешь?
– Я знаю, что это не навсегда, – прошептала она, касаясь своими губами моих и почти вплотную приблизив глаза, голубизной не уступающие утреннему небу.
– Каждый твой ответ, Лиза, все больше сбивает меня с толку.
– Я даже не пытаюсь верить в это «навсегда», – продолжила она, отбрасывая мысли о вечности вместе прядью белокурых волос. – И никогда не верила.
– Интересно, понравится ли мне смысл твоих рассуждений, если ты соизволишь его раскрыть?
– Я фанатично предана понятию «сейчас» и не желаю думать о понятии «всегда», вот о чем речь. Меня можно назвать «фундаменталисткой настоящего момента».
Она начала меня целовать, но при этом продолжала говорить, так что ее слова вместо ушей натурально вливались мне в рот.
– Может, все‑таки расскажешь о драке, в которую ты ввязался?
– Вряд ли это можно назвать дракой. Собственно, драки как таковой не было вообще.
– А что, собственно, было? Я хочу знать.
– Было и прошло, – промычал я, не прерывая поцелуя.
Лиза оттолкнула меня и села в постели, скрестив ноги.
– Хватит уже недомолвок и уверток! – заявила она решительно.
– Хорошо, – вздохнул я и тоже сел, привалившись спиной к подушкам. – Давай это обсудим.
– Мафия, – сказала она без выражения. – Паспортная мастерская. Компания Санджая.
– Сколько можно, Лиза? Мы ведь это уже проходили.
– То было давно.
– А по мне, так будто вчера. Лиза…
– Тебе не обязательно этим заниматься. Не обязательно быть таким.
– Еще какое‑то время придется.
– В этом нет нужды.
– Ну да. И я устроюсь на работу в банк – самое подходящее место для беглых преступников, находящихся в розыске.
– Мы с тобой живем не на широкую ногу. И нам вполне хватит того, что зарабатываю я. Спрос на картины и скульптуры быстро растет.
– Я занимался всем этим еще до нашего знакомства.
– Я знаю, знаю…
– И ты приняла меня таким, какой я есть. Ты…
– У меня дурное предчувствие, – сказала она тусклым голосом.
Я улыбнулся и погладил ее по щеке.
– Никак не могу от него избавиться, – сказала она. – Очень дурное предчувствие.
Я взял ее за руки. Наши ступни соприкасались, и пальцы ее ног уже привычно обхватили и с удивительной силой сдавили мои пальцы. Взошло солнце, прорываясь яркими лучами в щели ставен.
– Мы ведь это уже обсуждали, – сказал я. – Правительство моей страны назначило награду за мою голову. И если меня не убьют при захвате, я окажусь в той же тюрьме, из которой сбежал. Меня прикуют цепью к той же самой стене, и уж тогда тюремщики потешатся. Я туда не вернусь, Лиза. Здесь я пока что в безопасности, а это кое‑что значит. Для меня, по крайней мере, если не для тебя.
– Да я и не считаю, что ты должен отказаться от свободы. Я хочу, чтобы ты не отказывался от себя.
– Так что, по‑твоему, я должен делать?
– Ты можешь писать.
– Я и так пишу. Каждый день.
– Я знаю, но мы могли бы на этом сосредоточиться, понимаешь?
– Мы? – Я не удержался от смеха.
Я не хотел ее уязвить – просто она чуть ли не впервые за два года совместной жизни упомянула мои литературные занятия.
Комментариев нет