Что они пытались выяснить?
Лампы над головой вдруг показались мне похожими на светящиеся разгневанные кости. Они жужжали, точно насекомые. Звук становился все громче и громче. Когда я открыла блокнот, ситуация только ухудшилась.
Там была не моя медицинская история.
Не случайные записи, вовсе нет.
Не ответы на вопросы доктора Бегби.
Там была записка, и она гласила: Новый управляющий лагерем пытался выявить незарегистрированных желтых, оранжевых и красных. Твоя реакция означает, что ты не являешься зеленой. Если не сделаешь так, как я скажу, они убьют тебя завтра.
Пальцы задрожали. Чтобы дочитать, мне пришлось положить блокнот на колени.
Я могу забрать тебя отсюда. Перед сном прими две таблетки, что под этой запиской, но следи, чтобы СПП тебя не заметили. Если откажешься, не выдавай свою тайну. Пока ты остаешься в лагере, я не смогу тебя защитить. Уничтожь это.
В конце шла подпись: Друг, если пожелаешь.
Я перечитала записку еще раз, затем оторвала листок от металлической скобы и засунула в рот. На вкус он был как тот хлеб, который выдавали во время ланча.
Таблетки лежали в маленьком прозрачном пакетике, прикрепленном к моей настоящей медкарте. Доктор Бегби добавила сюда короткую запись: Номер 3285 ударилась головой о землю и потеряла сознание. Номер 3286 попала ей локтем по носу и сломала его. Возможно сотрясение мозга.
Мне хотелось поднять глаза, чтобы заглянуть в черный глазок камеры, но я не осмелилась этого сделать. Таблетки я затолкала в спортивный лифчик. Лагерные инспекторы выдали их нам, когда поняли, что пятнадцать сотен девочек не останутся на всю жизнь плоскими двенадцатилетними малышками. Я не понимала, что делаю, на самом деле не понимала. Сердце колотилось так быстро, что в какой‑то миг мне перестало хватать воздуха.
Зачем доктор Бегби делает это для меня? Она знала, что я не зеленая, но наврала в отчете. Moжет, это уловка? Может, она хотела посмотреть, как я сама себя выдам?
Я спрятала лицо в ладонях. Пакетик с таблетками жег кожу.
…они убьют тебя завтра.
Зачем ждать? Почему бы не забрать меня потихоньку и не пристрелить прямо сейчас? Что они сделали с остальными желтыми, оранжевыми и красными? Убили из‑за того, что те оказались слишком опасны?
Я слишком опасна.
Вот только пользоваться своими способностями я так и не научилась. Другие оранжевые могли отдавать команды или внушать мысли окружающим. Похожая сила была и у меня, но контролировать ее я не умела. Одна только боль, никакой пользы.
Мне удалось выяснить, что включается сила лишь в тот момент, когда я до кого‑то дотрагиваюсь, а потом… это больше напоминало чтение мыслей, чем управление ими. Я ни разу не пыталась внушить человеку постороннюю мысль и, честно говоря, не имела никакого желания это делать. Каждое проникновение в чужой мозг, случайное или нет, оставляло в моей голове груду картинок и мыслей, слов и боли. Проходило много часов, прежде чем я приходила в себя.
Представьте, как чья‑то рука проникает сквозь вашу грудную клетку, сквозь кости, кровь и внутренности и вцепляется в позвоночный столб. Теперь представьте, что вас начинают раскручивать с такой скоростью, что мир вертится и уходит из‑под ног. Картина будет неполной, если в этот момент в голове у вас лишь собственные мысли, ну или туда случайно залетела чужая мыслишка. Подумайте о глубоком чувстве вины за то, что узнали чью‑то самую страшную, самую темную тайну. И вот вы встречаетесь на следующее утро, делая вид, будто не знаете про то, как его/ее отец поднимал руку, и про розовое платье на пятый день рождения. Не знаете про фантазии о мальчике или девочке и о том, что это он/она убили соседского питомца ради забавы.
А потом вообразите головную боль, сметающую все на своем пути. Длится она от нескольких часов до нескольких дней. Примерно так это ощущается. Вот почему я старалась избегать соприкосновения с чужим разумом. Мне были знакомы последствия. Во всех подробностях.
Теперь мне стало доподлинно известно, что со мной сделают, если вычислят, кто я на самом деле.
Я убрала блокнот с коленей, и очень вовремя. Тот же солдат СПП резко отдернул занавеску.
– Ты возвращаешься в свой бокс, – сказал он. – Иди за мной.
Мой бокс? Я вгляделась в его лицо, пытаясь различить малейшие признаки лжи, но не увидела ничего, кроме раздражения. Оставалось только кивнуть. Тело трясло от ужаса, и в момент, когда ноги коснулись пола, все, что накопилось внутри, выплеснулось наружу. Мысли, страхи, картинки – все закружилось в бешеном водовороте. Я вцепилась в перила, чтобы удержаться в вертикальном положении.
Перед глазами все еще плавали черные точки, когда СПП рявкнул:
– Быстрее! Хватит прикидываться, никто не оставит тебя здесь еще на одну ночь.
Несмотря на жестокие слова, я заметила, что в глазах солдата промелькнул страх. Страх, переходящий в ярость – вот основное чувство, которое испытывали все солдаты Термонда по отношению к своим подопечным. До нас доходили слухи, что в рядах военных больше не осталось волонтеров. Теперь служить должен был каждый, от двадцати двух до сорока лет. И большинство из призывников – в Пси‑подразделении.
Я стиснула зубы.
Целый мир расстилался у моих ног, пытаясь поглотить меня без остатка. Слова СПП вертелись в голове.
Еще на одну ночь? Что бы это значило? Сколько я здесь пробыла?
Меня по‑прежнему качало, но я все же пошла за солдатом по коридору. Здание лазарета состояло из двух небольших этажей. Потолок здесь был настолько низким, что даже мне приходилось испуганно пригибаться у каждого дверного проема. В противном случае я рисковала удариться головой. На первом этаже находились койки, а второй предназначался для тех, кто нуждался в «тайм‑ауте» – так мы это называли. Иногда туда отправляли заразных больных, но чаще всего на второй этаж попадали дети, окончательно слетевшие с катушек. Искалеченное сознание в Термонде продолжало разрушаться и дальше.
Я попыталась сфокусироваться на том, как двигаются плечи СПП под черной униформой, однако это оказалось непросто. Большинство занавесок были отдернуты, и внутрь мог заглянуть кто угодно. Чаще всего мне хватало короткого взгляда в сторону каждой кабинки, но предпоследняя у входной двери…
Ноги стали ватными, когда я ощутила запах розмарина.
Доктор Бегби что‑то тихо говорила «зеленому» мальчику. Я узнала его. Наши койки стояли друг напротив друга. Мэттью? А может, Макс? На лице мальчика запеклась кровь, так же как и у меня. Кровь была около носа и глаз, стекала по щекам. В животе словно появился тяжелый камень. Этого зеленого тоже вычислили? Доктор Бегби беседовала с ним по тому же поводу? Я оказалась не единственной, кто выяснил, как можно обмануть систему, как выдать ложь за правду.
Комментариев нет