– Лиам только один раз упоминал о нем, – проговорила я, стараясь не выдать своего любопытства, хотя меня так и подмывало засыпать Коула вопросами. Это была та часть жизни Лиама, которой тот не хотел делиться. И какой бы ужасной она ни была, мне все же хотелось чтобы он поделился этими воспоминаниями со мной. – Когда вышел из себя.
– Хорошо, надеюсь, это означает, что он половины не помнит. Этот мужик… он был чудовищем. А стоило ему разозлиться, он превращался в настоящего дьявола. Так что один из нас был просто обречен оказаться тем яблоком, которое падает недалеко от яблони. Знаешь, я часто задумывался: зависят ли наши способности от того, что уже есть внутри нас. И этот огонь – это его гнев. Это ярость моего отца.
Я понимала, что это ничего не изменит – по крайней мере, мне слова ободрения никогда не помогали, но я должна была это сказать. Я должна была сказать это ему.
– Но ты – не чудовище.
– А разве чудовища не извергают огонь? Разве они не сжигают дотла королевства и страны? – Коул криво улыбнулся. – Ты же и сама себя так называешь, разве не так? Неважно, сколько раз другие скажут тебе, что это неправда, ты видела доказательство. Ты не можешь доверять себе.
Я откинулась на спинку сиденья. Неужели и он так же отчаянно мечтал об исцелении, как все мы?
– Тебе же плевать на лагеря… да? – спросила я. – Дело в противоядии.
Парень сглотнул – кадык его дернулся.
– Отгадала с первой попытки. Можешь спокойно считать меня сволочью.
– Почему? Потому что ты не хочешь вот так вот страдать? – бросила я. – Потому что ты хочешь быть нормальным?
– А что такое «быть нормальным»? – вскинулся Коул. – Не думаю, что кто‑то из нас помнит, каково это.
– Отлично, – не отступала я, – тогда потому, что ты хочешь вести жизнь, в которой не будет всей этой хрени. Для меня это лекарство дороже воздуха. Я никогда не привыкну. Я никогда не позволяю себе думать об будущем, но сейчас это желание сильнее меня. Я так хочу этой свободы! Но кажется: чем больше я делаю, пытаясь ее обрести, тем дальше она оказывается от меня.
Коул потер лицо рукой и кивнул.
– Иногда мне кажется, что так тоже можно жить. …Забываешь, потому что какое‑то время получается справляться: тебя сбивают с ног, а ты поднимаешься. Но теперь это становится сложнее, ведь так?
– Да. – Я впервые признала это. И в этом «да» не было надежды, как не было ее и во мне самой.
– Я знал, что все равно поднимусь. Тут другое. Я боюсь, будто однажды я просто… взорвусь. Вспыхну. И уничтожу всех, кто мне дорог, потому что во мне все время кипит гнев и я ничего не могу с этим сделать.
Коул вытянул перед собой руку, ожидая, что пальцы сведет очередной спазм. Когда этого не случилось, он посмотрел на Клэнси.
– Их держали взаперти в этих белых комнатах. Свет горит круглые сутки, а еще голоса. Они звучат днем и ночью и твердят всякое дерьмо, типа «ты дурной, признай, что ты не такой, мы тебя исправим». Они причиняют боль детям – по‑настоящему причиняют боль, снова и снова. Это было… когда я это увидел, то выдержал с трудом – а я не из тех, кого легко выбить из колеи. Неужели это… на самом деле? Или он все это придумал?
Мои руки крепче сжали руль.
– Клэнси мог внедрить в твое сознание любой образ, какой захочет. Только я думаю, что правда настолько ужасна, что ему и не нужно было ничего добавлять.
– Не знаю, что бесит меня больше: то, что делали там с детьми или что нашли способ, как запереть внутри них огонь. Вот это полное дерьмо, Конфетка. Какого дьявола… – Коул тряхнул головой. – Если он еще кому‑то скажет, если скажет Лиаму, что мне тогда делать? Любой постарается держаться от меня подальше.
– Он этого не сделает, – пообещала я. – Сколько еще этого добра у тебя есть?
Коул расстегнул сумку.
– Еще три дозы.
– Тогда Клэнси будет в отключке, пока мы не доберемся до Ранчо и не поместим его в безопасное место, – кивнула я. – Мы будем постоянно держать его в изоляции, и взаимодействовать с ним буду только я.
– Убить его было бы проще. – Коул произнес это без гнева или ярости, и, может быть, именно поэтому я сразу поверила в его искренность. Просто холодный, безжалостный прагматизм. Было жутковато наблюдать, как с такой скоростью менялся его настрой.
– Нельзя, – ответила я ему, используя один из его собственных аргументов: – Клэнси по‑прежнему единственный знает, где его мать. И пока мы не узнаем, где она, у нас связаны руки. Мне нужно это лекарство. Чем бы это ни оказалось, оно мне нужно. Я ненавижу Клэнси, может, сильнее, чем кого‑либо еще. Но еще сильнее я ненавижу такую жизнь. Я ненавижу думать о том, что этому не будет конца.
Коул снова повернулся к окну, за которым мелькали нечеткие картинки сооружений.
– Тогда мы с тобой, Конфетка, должны понять, как опережать на шаг монстров, которые в нас живут.
Я кивнула. И у меня сдавило горло – от желания заплакать, от удивления, что я наконец‑то встретила кого‑то, кто понимает. Кто боролся не только со всем и всеми вокруг, но и с самим собой.
– Ты уверена, что это не кошмарный сон? – тихо спросил он. – И что однажды мы все‑таки проснемся?
Я посмотрела вперед на дорогу, на то, как пыль, которую приносил из пустыни ветер, покрывает ее блестящей пленкой – золотистой, хотя солнце давно скрылось за серыми облаками.
– Уверена, – через некоторое время кивнула я.
Потому что те, у кого есть мечта, всегда просыпаются, оставляя своих чудовищ позади.
Глава четвертая
Громыхнул гром, и сразу же закапал дождь. Мы как раз выехали из Мохаве, небольшого городка у подножия скалистых гор. Вдалеке, на острых вершинах, обозначились первые проблески зеленого.
– Гостиница «В те времена». – Коул показал на небольшую двухэтажную постройку, приютившуюся на углу. – Заедем туда. Нужно добыть ребятам новую машину, да и эту тоже сменить.
Жизнь уже давно покинула этот город. Здания, дома и магазины пришли в упадок – заботиться о них было некому. За время наших скитаний я уже привыкла к таким картинам, и меня не охватывал ужас при виде пустых детских площадок, свежих могил на кладбищах, запертых и заколоченных домов. Даже Калифорния под управлением Федеральной Коалиции, а не правительства США, оказалась уязвимой перед новой реальностью экономических неурядиц, с которыми с трудом справлялись остальные штаты.
Комментариев нет