Кстати, насчет костюма миссис Арсено была права. Человек, голосующий на шоссе в нескольких милях от города почти в час ночи, – это само по себе уже странно. В такое время всякий обычный бродяга давно дрыхнет в пустом хлеву или в сарае на чьей‑нибудь ферме. Но если добавить еще и то, что человек был в костюме и галстуке («Каком‑то темном, – сказала миссис Арсено, – только не заставляйте меня говорить под присягой, какого именно цвета, потому что я все равно не смогла бы сказать»), то выходит совсем уж невесело.
– Что мне теперь делать? – спросил Норрис, закончив доклад по рации.
– Оставайся на месте, – ответил Алан. – Поболтай с миссис Арсено о сериях «Альфред Хичкок представляет». Я тоже люблю эту программу.
Но не успел он проехать и полмили, как место встречи с Норрисом пришлось перенести примерно на милю к западу от фермы Арсено. Парнишка по имени Фрэнк Гавино возвращался с рыбалки на речке Стриммер‑Брук и увидел чьи‑то ноги, торчавшие из зарослей сорняков на южной стороне шоссе номер 35. Он помчался домой и рассказал матери. Она позвонила в контору шерифа. Шейла Бригем передала сообщение Алану Пэнгборну и Норрису Риджуику. Шейла следовала инструкции и не называла по рации никаких имен – слишком много вокруг развелось юных радиолюбителей, пытающихся прослушать полицейские частоты, – но по ее расстроенному голосу Алан догадался, что даже она понимает, чьи это ноги.
Единственное, что случилось хорошего за все утро, так это то, что Норрис успел проблеваться еще до приезда Алана, и ему хватило ума отбежать на северную сторону дороги, подальше от тела и тех улик, которые там могли быть.
– Что теперь? – спросил Норрис, прерывая ход мыслей шерифа.
Алан тяжко вздохнул и прекратил отгонять мух от останков Гомера. Все равно это было без толку.
– Теперь мне придется поехать к Эллен Гамиш и сообщить, что сегодня утром она стала вдовой. Ты останешься здесь. Попытайся отгонять от трупа мух.
– Э‑э… шериф, а зачем? Тут их вон сколько. А он уже…
– Мертв. Да, я вижу. Не знаю зачем. Потому что так будет правильно, я считаю. Мы не можем вернуть ему руку, но мы можем хотя бы не давать мухам срать на то, что осталось от его носа.
– Понял, – смиренно проговорил Норрис. – Я понял, шериф.
– Норрис, как думаешь, у тебя получится называть меня просто Аланом, если ты хорошо постараешься? Если потренируешься?
– Да, шериф. Думаю, да.
Алан хмыкнул и обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на участок канавы, который, по всей вероятности, будет огорожен желтыми полицейскими лентами с надписью «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН», когда он сюда вернется. Окружной коронер уже будет здесь. И Генри Пейтон из Оксфордской полиции штата. Фотографа и ребят из отдела расследований особо тяжких преступлений при Генеральной прокуратуре, возможно, еще не будет – если только кто‑то из них не окажется где‑то поблизости на расследовании другого дела, – но и они скоро приедут. К часу дня сюда прибудет и передвижная лаборатория полиции штата при полном комплекте рвущихся в бой криминалистов и судмедэкспертов, вкупе с парнем, чье дело намешивать гипс и снимать отпечатки протекторов, которые Норрису хватило ума или везения не переехать колесами его патрульной машины. (Алан скрепя сердце выбрал везение.)
И все ради чего? Чтобы подтвердить, что подвыпивший старик остановился и по доброте душевной подвез незнакомца (Давай забирайся, приятель, Алан буквально слышал его голос, мне тут ехать всего пару миль, но хоть немножко тебя подброшу), а незнакомец ответил тем, что забил старика до смерти и угнал его машину.
Алан предполагал, что мужчина в костюме попросил Гомера остановиться – скорее всего под предлогом, что ему надо отлить, – и как только они остановились, он схватил старика, вытащил из машины и…
И вот тут все стало плохо. Хуже некуда, черт возьми.
Алан в последний раз заглянул в канаву, где Норрис Риджуик сидел на корточках рядом с окровавленным куском мяса, который еще недавно был человеком, и, махая папкой‑планшетом, терпеливо отгонял мух от того, что еще недавно было лицом Гомера. Его опять чуть не вывернуло наизнанку.
Это был просто старик, ты, мерзавец… старик, который и так‑то одной ногой стоял в могиле, однорукий старик… старик, у которого в жизни осталась всего одна радость, поиграть в боулинг с друзьями. Так чего ж ты не вытащил его из машины за здоровую руку и не оставил его на дороге? Ночь была теплой, но даже если бы стало прохладней, с ним вряд ли бы что‑то случилось. Могу поспорить на что угодно, в его крови мы найдем добрую порцию антифриза. Номер машины известен, ее уже объявили в розыск. И зачем было так делать? Надеюсь, у меня будет возможность спросить тебя лично.
Но так ли важны причины? Для Гомера Гамиша – уж точно нет. Уже нет. Для Гомера уже ничего не важно. Потому что, ударив его в первый раз, пассажир вытащил его из машины и поволок по земле в канаву, вероятно, держа под мышки. Алану не нужно было дожидаться ребят из отдела особо тяжких, чтобы распознать следы, оставленные каблуками ботинок Гамиша. По ходу дела пассажир обнаружил увечье Гомера. И уже на дне канавы он вырвал протез, бывший у Гамиша вместо руки, и до смерти забил им старика.
Глава 5
96529Q
– Не торопись! – Патрульный полиции штата Коннектикут Уоррен Гамильтон произнес это вслух, хотя находился в машине один. Дело было вечером 2 июня, примерно через тридцать пять часов после того, как изуродованное тело Гомера Гамиша обнаружили в крошечном городке штата Мэн – в городке, о котором патрульный Гамильтон никогда и не слышал.
Он находился на стоянке возле «Макдоналдса» по адресу Уэстпорт I‑95 (южное направление). Он давно взял в привычку заезжать на стоянки у автозаправочных станций и закусочных, когда патрулировал федеральную автостраду; если ночью подкрасться к последнему ряду стоянки и встать, погасив фары, иной раз можно срубить неплохой улов. Да что – неплохой! Даже очень хороший. Когда Гамильтон чуял, что назревает такая возможность, он частенько разговаривал сам с собой. Обычно эти монологи начинались с фразы «Не торопись!» и продвигались к чему‑то вроде «Давай‑ка разъясним этого дятла» или «Спросим у мамочки, верит она или нет». Патрульный Гамильтон всегда спрашивал мамочку, верит она или нет, когда намечалось что‑то интересненькое.
– И что у нас тут? – пробормотал он и дал задний ход. Мимо «камаро». Мимо «тойоты», в медно‑красноватом свете натриевых ламп похожей на медленно дряхлеющую клячу. И… оп‑ля! Старый пикап «Джи‑Эм‑Си», который при таком освещении казался оранжевым, а значит, на самом деле был белым или светло‑серым.
Комментариев нет