– Будет исполнено. Ее великолепие королева согласна уплатить вам за утраченный скот, – по‑гискарски сообщил Резнак. – Приходите к моим факторам завтра и получите требуемое деньгами или натурой.
Просители выслушали его в угрюмом молчании. Почему эти люди так недовольны? За этим ведь они и пришли. Ничем им, как видно, не угодишь.
Все вышли, только один задержался – коренастый, обветренный, в убогой одежде. Черно‑рыжие курчавые волосы подстрижены в кружок над ушами, в руке тряпичный мешок. Он смотрел в пол, точно забыл, что его сюда привело. Этому что еще нужно?
– На колени перед Дейенерис Бурерожденной, – завела Миссандея, – королевой Миэрина, королевой андалов, ройнаров и Первых Людей, кхалиси великого травяного моря, Разбивающей Оковы, Матерью Драконов!
Дени встала, подхватив сползший с нее токар.
– Эй ты, с мешком! Подойди, если хочешь говорить с нами.
Глаза у него оказались красными и мокрыми, словно открытые язвы. Сир Барристан вырос рядом с Дени, как белая тень. Человек приближался маленькими шажками, сжимая мешок. Что он, пьян или болен? Под его растрескавшимися желтыми ногтями виднелась грязь.
– С чем ты пришел – с просьбой, с жалобой? Чего ты хочешь от нас?
Человек облизнул запекшиеся губы.
– Я тут принес…
– Что принес? – нетерпеливо спросила Дени. – Горелые кости?
Человек вытряхнул содержимое мешка на пол.
Так и есть: кости. Черные, обгорелые. Длинные кто‑то разгрыз, чтобы высосать мозг.
– Это был черный, – порыкивая по‑гискарски, сказал человек. – Крылатая тень. Он спустился из поднебесья и…
«Нет, – содрогнулась Дени. – Нет. Нет».
– Ты что, оглох, дурень? – напустился на пастуха Резнак. – Не слышал, что я сказал? Придешь к моим факторам завтра и получишь мзду за свою овцу.
– Резнак, – спокойно вмешался сир Барристан, – придержи язык и открой уши. Это не овечьи кости.
«Верно, не овечьи, – согласилась с ним Дени. – Это кости ребенка».
Джон
Белый волк мчался по черному лесу, вдоль утеса вышиной до самого неба. Луна, продираясь сквозь голые ветки, бежала среди звезд вместе с ним.
– Сноу, – прошептала она.
Волк не ответил. Снег хрустел у него под лапами, ветер вздыхал в деревьях.
Откуда‑то издалека его звала стая, брат и сестра. Они тоже охотились. Черного брата поливал дождь, смывая кровь на боку – он завалил громадного козла, и тот пырнул его рогом. Сестра, запрокинув голову, пела песню луне. Ей подпевали мелкие серые родичи – много, не меньше сотни. Там, в далеких холмах теплее и больше дичи. Сестрина стая охотится на коров, овец, лошадей – человеческую добычу, – а порой и на самого человека.
– Сноу, – каркнула луна.
Белый волк бежал по человечьей тропе. Вкус крови на языке, в ушах многоголосая волчья песнь. Когда‑то их, братьев и сестер, было шестеро; пять слепых щенят скулили в снегу около мертвой матери, выдаивая молоко из затвердевших сосков, только он отполз в сторону. Теперь их четверо живых, и одного белый больше не чует.
– Сноу, – не унималась луна.
Белый волк бежал от нее, стремясь к пещере ночи, где прячется солнце. Его дыхание стыло в воздухе. В ненастные ночи утес черен как камень и грозно нависает над миром, в лунные мерцает льдом, как замерзший ручей. От ветра, дующего с него, не спасает даже косматая шкура, а по ту сторону, где живет серый, пахнущий летом брат, еще холоднее.
– Сноу. – Белый волк оскалился на упавшую с ветки сосульку и ощетинился, видя, как тает вокруг него лес. – Сноу, Сноу, Сноу! – Из мрака, хлопая крыльями, вылетел ворон.
Он сел на грудь Джона Сноу, вцепился в нее когтями и заорал прямо в лицо:
– СНОУ!
– Слышу. – В комнате сумрачно, койка жесткая. Серый свет просачивается сквозь ставни, предвещая еще один тусклый холодный день. – Ты и Мормонта так будил? Убери от меня свои перья. – Выпростав из‑под одеяла руку, Джон шуганул ворона. Тот был стар, повидал всякое и совершенно ничего не боялся.
– Сноу, – крикнул он, перелетев на столбик кровати. – Сноу, Сноу.
Джон запустил в него подушкой, но ворон взлетел, а подушка ударилась о стену и порвалась. В этот самый миг Скорбный Эдд Толлетт сунул голову в дверь.
– Прошу прощения, милорд. Подать завтрак?
– Зерно, – одобрил ворон. – Зерно, зерно.
– Жареного ворона и полпинты эля, – поправил Джон. Он так и не привык, что ему прислуживает стюард; давно ли он сам подавал завтрак лорду‑командующему Мормонту?
– Три зернышка и один жареный ворон, – повторил Эдд. – У Хобба, милорд, только вареные яйца, черная колбаса да компот из яблок и чернослива. Яблоки вкусные, а чернослив я не ем. Хобб как‑то напихал его в курицу вместе с каштанами и морковкой. Поварам доверять нельзя: они суют чернослив туда, где ты совсем не ждешь его встретить.
– Потом. – Завтрак в отличие от Станниса мог подождать. – Ночью у частокола не было происшествий?
– С тех пор, как вы распорядились сторожить сторожей, там все в порядке, милорд.
– Хорошо. – В загоне за Стеной содержалась тысяча пленных – их взяли, когда Станнис Баратеон со своими рыцарями разбил пестрое войско Манса‑Разбойника. Там было много женщин, и стражники повадились водить то одну, то другую к себе в постель. Люди короля, люди королевы, черные братья – все хороши. Мужчины остаются мужчинами, а эти одичалые – единственные женщины на многие лиги.
– Нам сдалась еще одна женщина с маленькой дочкой, – доложил Эдд. – При ней еще младенец, в меха завернутый, только он мертвый.
– Мертвый, – со смаком произнес ворон свое любимое слово. – Мертвый.
В замок что ни ночь являлись полузамерзшие вольные люди – уйдя от боя, они скоро убедились, что бежать некуда.
– Мать допросили? – спросил Джон. Короля за Стеной Станнис взял в плен, но где‑то еще разгуливали Плакальщик и Тормунд Великанья Смерть с тысячами бойцов.
– Да что с нее взять, милорд. Убежала, потом в лесу пряталась. Накормили обеих овсянкой и послали в загон, а младенца сожгли.
Сожжение мертвых детей Джона больше не беспокоило. Живые – другое дело. Чтобы пробудить дракона, нужны два короля. Сначала отец, потом сын – таким образом оба умрут королями. Об этом проговорился один из людей королевы, когда мейстер Эйемон промывал его раны. Джон это списал на бред, но мейстер не согласился. «Королевская кровь имеет большую силу, – сказал он, – и люди получше Станниса делали вещи похуже». Ладно еще Манс, он свое заслужил, но грудное дитя? Только чудовище способно бросить живого ребенка в огонь.
Джон помочился в горшок под жалобы ворона. Волчьи сны все больше донимали его, и он помнил их, даже проснувшись. Призрак чувствует, что Серый Ветер погиб. Вместе с ним пал и Робб, преданный людьми, которых считал своими друзьями. Бран и Рикон обезглавлены по приказу Теона Грейджоя, бывшего воспитанника их лорда‑отца… но их лютоволки, если верить снам, сумели уйти. Один из них, выскочив из тьмы у Короны Королевы, спас Джону жизнь. Серый – Лето, должно быть. Лохматый Песик темнее. Может быть, какая‑то часть умерших братьев Джона живет в их волках?
Комментариев нет