Та, что правит балом



Сердце мое сжалось, и на мгновение я решила, что рухну в обморок, такой непереносимой мне показалась первая минута нашей встречи, но Машка уже увидела меня, и на блеклых губах появилось подобие улыбки. Она шла ко мне, и я поднялась ей навстречу.

– Салют, – сказала она. Нас отделяло друг от друга несколько шагов, и она торопливо отодвинула стул, села, пряча от меня взгляд, и мне ничего не осталось, как сесть напротив. – Что, скверно выгляжу? – усмехнулась она, по‑прежнему не поднимая взгляда. – Это ерунда. Чувствую себя Штирлицем, – добавила она, оглядываясь. – Как называлось то кафе? «Элефант»? Капуччино здесь подают?

– Нет. Только эспрессо.

– Черный кофе вредит моему здоровью, так сказал мой эскулап, – хихикнула Машка. – Ладно, закажи чаю. И пирожных, штук пять. Надо пользоваться моментом.

Нам принесли чай с пирожными, Машка помешивала ложкой чай, все еще пряча взгляд, а я мучилась невозможностью найти нужные слова. Молчание нависло, давя на плечи, а я все никак не могла собраться с силами.

– Как ты? – неуверенно начала я.

– Нормально, – кивнула Машка. – Не смотри, что выгляжу на два с минусом, правда, нормально. Врач сказал, что я избавилась от порока и впереди у меня новая жизнь. Счастливая, разумеется. Если я буду внимать голосу разума. Так что можешь меня поздравить. Идиот, – презрительно фыркнула Машка и впервые посмотрела мне в глаза. – Рогозин жив? – спросила резко.

Рогозин – еще один мечтатель из нашей команды, хотя, работая в прокуратуре, мог бы распроститься с иллюзиями. Идея покончить с Долгих и компанией принадлежала ему, Машка поверила его разглагольствованиям, и мы затеяли игру, в которой было столько же смысла, сколько и шансов на удачу.

– Жив, – кивнула я.

– Хорошо, – подумав, ответила Машка. – Значит, разделаться с ним они не рискнули. Хорошие пирожные… Меня постоянно почему‑то тянет на сладкое.

– Машка…

– Молчи, – перебила она. – Все в порядке. То есть все так, как и должно было быть. Это я во всем виновата. Я. Не вздумай винить себя. Ты с самого начала знала, что наша затея гроша ломаного не стоит. А я возомнила себя Жанной д’Арк. А сама струсила, как только увидела того типа с «пушкой» и поняла расклад. Не вышло из меня героини. Кишка оказалась тонка. Только тебя подставила. Ты теперь небось за мою жизнь Нику по гроб обязана. Не отвечай, я и без того знаю. Обязана.

– Машка…

– Ты вот что, – вновь перебила она. – Сматывайся. Все равно куда, лишь бы подальше от них. И не думай обо мне. Ты мне не поможешь. Бесполезно. А мне легче будет.

– Зачем ты так говоришь? – нахмурилась я.

– Значит, никуда не уедешь? Зря. Со мной кончено, понимаешь? Первое, что сделаю, если вырвусь из психушки, опять подсяду на иглу. Повезет, так сдохну в расцвете лет, как многие из наших сестер и братьев. И твоя любовь меня не остановит. Ничто не остановит. Поняла? Купи еще пирожных, с собой возьму.

Я позвала официанта, и тут дверь вновь распахнулась – в кафе торопливо вошел Тони. Машка повернулась на звук колокольчика, и лицо ее исказилось, точно от страшной боли. Она испуганно провела рукой по своему лицу, волосам, посмотрела на меня, как будто ища защиты.

– Зачем? – спросила жалобно и вся съежилась, сжалась, точно кто‑то невидимый наносил ей один смертельный удар за другим.

– Маша, – позвал Тони, бросаясь к ней, а она закрылась руками и закричала:

– Пусть он уйдет. Я не хочу.

Следующие несколько минут показались мне сущим адом. Машка вопила, как безумная, официант, выпучив глаза, не знал, что делать, из кухни выскочили поварихи. Двое парней, сопровождавшие Машку, пытались ее утихомирить. Я орала на них и орала на Тони, чтобы убрался к черту, а он никого не слушал – расшвырял парней, схватил ее в охапку и прижал к себе, повторяя бессмысленно:

– Машенька… Маша… я люблю тебя…

И все вдруг разом отступили, оставив их вдвоем. И Машка вцепилась в него так, что у нее побелели пальцы, и, пряча лицо на его груди, тихонько поскуливала, а он все повторял и повторял одно и то же, все тише и спокойнее, пока она не перестала вздрагивать и не разжала пальцы. А я, стоя в трех шагах от них, вдруг поняла, что больше не нужна ей. Единственное, что ее еще связывало с этим миром, единственное, что заставляло смириться с ним, это ее любовь, которую она тщетно пыталась забыть. Мне было больно и страшно за нее, потому что в его любовь я не верила: ни тогда, ни сейчас, и боялась, что очередное разочарование, самое непереносимое разочарование раздавит ее. А потом я подумала, что это, должно быть, ревность. У меня никого нет, кроме Машки, и я вижу в Тони соперника, потому что если она и нуждается в любви, то отнюдь не в моей, и как это ни горько для меня, но нужен ей этот парень, и только он способен ее спасти. Я отошла к стойке и заказала еще чаю.

Парни стали торопить с отъездом, и они вчетвером направились к двери к великой радости официанта и баб с кухни, что тянули шеи, боясь пропустить увлекательное зрелище. Уж какие там сериалы… Машка не оглянулась и, наверное, даже не вспомнила обо мне, а я пила чай и думала о том, что мне придется пережить и это. «Неважно, кто вытащит Машку. Главное, вытащить», – мудро рассуждала я. И пыталась смотреть на жизнь с оптимизмом. Не скажу, что мне это особенно удавалось, но я старалась.

Вернувшись в город, первым делом заехала в любимый салон‑магазин и купила ей платье. Мне нравилось думать о том, что ее обрадует подарок. Машка обожала наряды. Моя суета создавала иллюзию нашей былой общности. В крайнем случае подарок ей передаст Тони, тогда она его точно примет.

Вернувшись с платьем в машину, я часа полтора сидела, тупо уставившись в лобовое стекло, пытаясь собрать по крохам свой оптимизм. Жизнь за окном представлялась нелепой и до обидного недосягаемой. В конце концов я оставила машину и бродила по городу без всякого толка и вроде бы даже без мыслей, а ближе к вечеру отправилась к Виссариону. В его кабаке было немноголюдно, что меня вполне устроило. Потом зарядил дождь, и в кафе потянулись девицы, работавшие неподалеку, – крикливые, нелепо раскрашенные, вечно раздраженные, но, как ни странно, их общество успокаивало. Все просто: находясь среди проституток, я чувствовала, что бесприютность и отчаяние вовсе не что‑то особенное, а обычное и вполне нормальное явление в этом мире, и я отнюдь не единственная, кто смотрит на него с позывами на рвоту, а значит, нечего переживать.






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *