Стервятник

– А это что за хрен? – спросил Родион грубо. – Говорила она?

– С ее фирмы, тоже какая-то шишка ее полета.

Родион замолчал, разглядывая фотографию в тусклом сиянии ночника. Фыркнул сердито – представил, насколько безобидно она выглядит на фоне иных запечатленных изысков…

– Только ты меня не закладывай… – с неподдельным беспокойством сказала Маришка – молоденькая фермерша, боровшаяся за свое счастье чисто крестьянскими методами…

– Могила, – сказал Родион серьезно.

Наконец-то он понял, что вывело его из себя: не цветной снимок в стиле «ню», а поэтическое содержание, если можно так выразиться, мать его за ногу…

Самое удручающее – в этой фотографии не было ни капли вульгарного, порочного, похабного. Даже здоровой эротикой не пахло, пожалуй. И не имело значения, что оба сидят обнаженными, – лица и позы столь безмятежны, естественны, чисты, что любой, самый предвзятый наблюдатель узрит непременно влюбленную пару. Людей, связанных настоящим чувством. У Родиона хватило беспристрастности это понять.

Это-то и бесило неимоверно – не то, что Лика валялась под чужим мужиком, не то, что они устраивали раскованные сексуальные забавы, даже не то, что некий посторонний предмет побывал в ее губках – а то, что она, сучка, была в этого скота влюблена. И сама была для него чем-то большим, нежели обыкновенная любовница, с которой хорошо потрахаться на уютной безопасной хате…

Просматривая видеозапись, он злился, и не более того. Зато теперь чувствовал себя обворованным. Ограбленным. Неимоверно униженным чужой любовью, обращенной на принадлежащее ему, – любовью, не оставшейся безответной…

– Слушай… – неуверенно протянула Маришка.

– Я спокоен, – сказал он сквозь зубы. – И даже весел…

– Правда? – с сомнением спросила Маришка. – А лицо у тебя злое…

– Ну, а что же ты хочешь? – хмыкнул Родион, поймав ее за край халатика и усадив рядом с собой. – Чтобы я с каменным лицом встречал такие новости? Как-никак законная супруга… А что она вообще говорила?

Маришка замялась. Родион опрокинул ее на кровать и принялся щекотать. Она вырывалась, отчаянно повизгивая, шлепала его по рукам, но освободиться не могла.

– Защекочу ведь, – сказал он весело, и в самом деле не мучаясь уже нисколечко. – А то и хуже – халат сниму и голенькой по комнате пущу…

– Родька…

– Колись, несчастная…

– Ну, что… Говорила, завелся друг, и давненько. Настоящий мужик, мол, не то что некоторые, и на ногах-то он уверенно стоит, и по жизни идет уверенной походкой бульдозера на дизельном топливе…

– Разводиться со мной не собиралась, часом?

– Вот это нет, – серьезно сказала Маришка. – У него, изволите ли видеть, двое очаровательных карапузиков, и они ухода папочки не перенесут. Похоже, правда. Лика говорила, ужасно мучаются они оба, и жаждут соединить судьбы, и карапузиков не хотят сиротить…

– Как-кое благородство души… – процедил Родион сквозь зубы. – Мариш, а ведь не любишь ты сестренку, нет?

– Как тебе сказать… – вздохнула Маришка, сбросила халатик и нырнула под простыню, тесно прижалась к нему. – Есть у нее одно поганое качество – вечно стремится над окружающими властвовать, как царица – пажами… Если бы не это…

– В точку, умница ты моя… – задумчиво кивнул он.

…То ли он совершенно притерпелся к вольной и наглой разбойничьей жизни, то ли немного зачерствел душою – как бы там ни было, не испытывал ни малейшего волнения, только пронизывавший тело, подобно кровеносной системе, спокойный азарт, казавшийся теперь столь же неотъемлемой принадлежностью тела, как кровеносная система. Даже обидно было чуточку за собственное спокойствие.

По Соне тоже незаметно было, чтобы ее терзало беспокойство: сидела, время от времени старательно заправляя под воротник пятнистого комбинезона туго заплетенную косу. Курила лишь самую чуточку чаще обычного, да глаза лихорадочно поблескивали. Собранная и малость циничная боевая подруга Клайда, способная на все ради беспечального будущего, прошу любить и жаловать…

– А если все же будет охрана? – спросил он чуть лениво.

– Сроду там не было охраны, – сказала боевая подруга. – Совершенно не вижу повода, отчего бы ей сегодня появиться. – И покосилась не без любопытства: – Неужели мандраж?

– Да нет, – сказал он искренне. Это я из суеверия, на всякий случай… Вроде бы примета такая…

– А-а… – понимающе протянула она, сунула в рот очередную сигарету. – В самом деле, везет, как утопленникам. Правда, ежели учесть, что мы вскоре завяжем, теория вероятности вроде бы на нашей стороне. Черт, пора бы ему уже появиться…

Они сидели на поросшем сосняком пригорке, откуда открывался идиллический вид на загородные пейзажи – с красноватыми откосами сопок, наконец-то освободившимися от снега полями, двумя видневшимися у самого горизонта деревеньками и прохладно-синим небом. Движения на второстепенной дороге почти что и не было, это придавало бодрости – какими бы скрупулезнейшими ни были расчеты, жизнь славится пакостными сюрпризами…

– А вдруг поедут другой дорогой? – предположил он.

– Не должны, – отмахнулась боевая подруга. – Всю жизнь они этой дорогой ездили, так от офиса гораздо ближе, кто будет крюк давать…

…Проще всего оказалось раздобыть красную мигалку – еще и не приступив как следует к поискам, Родион обнаружил ее мирно покоящейся на листе фанеры у ног торчавшего на знаменитой шантарской загородной барахолке похмельного мужичка, выставившего на продажу неописуемую дребедень, от новенького импортного смесителя до ржавых гаечных ключей, пригодных разве что для битья по голове. Мужичок честно предупредил, что мигалка не работает, но Родиону она в рабочем состоянии и не требовалась – должна была создавать вид, и не более того…

С машиной было чуточку сложнее, тут пришлось обмозговать. В конце концов Родион, не особенно и терзаясь угрызениями совести (а точнее говоря, нисколечко не терзаясь), подобрал ключи к гаражу сослуживца Крамаренко, о котором совершенно точно знал, что Семеныч, после закрытия завода впав в тихую прострацию, остатки денег потратил на ящик водки и ушел от печальных реалий жизни в долгий запой. Его «Москвич-2141» цвета незрелых кукурузных зерен выглядел еще довольно презентабельно. Правда, чтобы не особенно компрометировать бедолагу (и затруднить милиции поиски), его номера Родион оставил в гараже, который потом тщательно запер, а на москвичок переставил другие, свинченные час назад с неосмотрительно оставленного в глухом тупичке без присмотра мятого «запорожца». Словом, прошло без всяких сложностей, если не учитывать всех хлопот, связанных с единоличным отгоном обеих машин к месту акции – сначала «форд», потом трофей, который пришлось вести переулками-закоулками…

Обошлось. Шапка-невидимка продолжала исправно работать, даже жутковато становилось от такого везения. Пожалуй, и в самом деле пора в скором времени завязывать, ибо подмечено, что фраера жадность сгубила…