Стервятник

Ни малейшего намека на шутку в ее голосе не было. И он, подхлестнутый неведомым импульсом, ответил честно:

– Не знаю.

– А что чувствуешь, когда убиваешь человека?

– В моем случае? – грустно улыбнулся он. – Удивление. И не более того. Только что был живой человек, наганом под носом махал – и стал труп. Нет, этого не опишешь…

– Тот поэт пытался меня однажды убить. Но поскольку у него абсолютно все, кроме стихов, получалось предельно бездарно, получилось сущее безобразие, не страшное ни капельки, смешное… – Она смотрела в неведомые Родиону дали, и он никак не мог понять, печальны или веселы представшие ее взору картинки прошлого. – Смех…

– Сколько у нас времени? – грубовато прервал он.

– С полчасика. – Ирина открыла сумку, кинула туда блокнот и авторучку. Прильнула к нему, заключив в устойчивое облако дорогих духов, и, прежде чем он успел по-настоящему обнять инфернальную любовницу, прошептала в ухо: – Нет, не здесь… отведи меня в кусты и трахни. Хочется опять побыть девочкой с Киржача, как в беспечальные года…

…В засаде он сидел минут пятьдесят – собственно, засада была предельно комфортабельная, ибо все это время Родион пребывал в своем новообретенном «скорпионе», покуривал, слушал музыку и лениво разглядывал прохожих. Он терпеть не мог пустого ожидания, но утешал себя тем, что умение терпеливо ждать, если прикинуть вдумчиво и творчески, необходимо гангстеру, как неброский вид шпиону. Неясным оставалось одно: касается ли сия истина гангстеров временных?

Он встрепенулся, опознав в вышедшем из подъезда молодом человеке личность с показанной Соней фотографии – времен студенческих, невинных. И ощутил легкое разочарование – хозяин подпольного бардачка ничуть не походил на такового, как две капли воды напоминая юного американского «яппи»: модный костюмчик, галстук в горошек, аккуратная прическа, физиономия комсомольского активиста былых времен, платочек в тон галстуку, кожаный кейс…

Впрочем, он тут же вспомнил своего любимого Лема – тот эпизод, где к отважному звездопроходцу Ийону Тихому заявляется в гости сотрудничек порнографического журнала, джентльмен самого респектабельного облика, неотличимый от дорогого адвоката из старинной конторы. Поистине, создается впечатление, что писатели ничего и не выдумывают из головы…

Родион ожесточенно завертел ручки, опуская стекло, – нашлась-таки ложка дегтя в бочке меда, электрический стеклоподъемник забарахлил… Прилизанный молодой человек уже сунул ключ в замок своей беленькой «девятки», когда Родион, наконец, справился со стеклом, высунул голову и вполне вежливым тоном окликнул:

– Простите, можно вас?

– Это вы мне? – столь же вежливо откликнулся молодой человек, с наклонением головы указав себе в грудь безымянным пальцем.

Глаза у него, правда, на миг стали жесткими, взгляд описал сложную кривую, определенно выискивая вокруг возможный источник опасности. Ну да, Соня рассказывала, что эта разновидность нелегального бизнеса почитается самой презренной, и на таких вот мальчиков наезжают все, кому не лень…

Кожаный кейс неуловимым образом перекочевал в левую руку, а правая, чуть согнувшись в локте, блуждала в районе пояса.

– Прошу. – Родион с самой простецкой улыбкой распахнул правую переднюю дверцу. – Надо поговорить, я друг Сони Миладовой…

Похоже, вьюнош немного успокоился. Заперев машину, подошел к «форду», сел степенно, неторопливо и глянул с вежливым немым вопросом. Родиона чуточку сбивало столь джентльменское поведение, он предпочел бы классическую разборку, хотя не был ни на одной и плохо представлял, как она должна протекать.

На несколько секунд он потерял инициативу. Спохватившись, приступил к исполнению старательно продуманной сцены – достал из бардачка доллары, старательно, неторопливо отсчитал десять сотенных, положил их на огороженную черной пластмассовой решеточкой панель. Вынул «Зауэр», выщелкнул обойму, большим пальцем вытолкнул пару патронов и придавил ими лик президента. Вновь вставив обойму, обозрел получившийся натюрморт и, развернувшись к приятному молодому человеку, спросил:

– Как по-вашему, что из этого выберет благоразумный человек?

– По-моему, благоразумный человек предпочтет эти неброские бумажки с портретиками, – глядя ему в глаза, ровным голосом ответил собеседник.

– Логично, – сказал Родион. – В связи с этим возникает простой и закономерный вопрос: вы себя относите к благоразумным людям?

– Безусловно.

– В таком случае…

– Я вас прекрасно понял, – нейтральным тоном сказал молодой человек. – Мадемуазель Миладова в известной вам фирме уже не работает. Скажу больше, я уже совершенно запамятовал, кто это вообще такая, не припомню, чтобы мне доводилось знать кого-то с такой фамилией… Вас устраивает?

– Вполне, – сказал Родион.

– Не позволено ли мне будет осведомиться, как звучит ваше почетное погоняло?

Если он рассчитывал посадить Родиона в лужу, зря старался – уже учены-с…

– Робин Гуд, – небрежно сказал Родион.

– Простите великодушно, не доводилось слышать…

– Есть проблемы?

– Ну что вы, – сказал молодой человек. – Никакого подтекста моя реплика не содержит.

Родион сгреб деньги и небрежно кинул ему на колени. Тот, глянув чуть укоризненно, словно никак не мог одобрить столь плебейское обращение с твердой валютой, аккуратно сложил купюры, бумажку к бумажке, подровнял кончиками пальцев, перегнул пополам и спрятал в бумажник. Склонив голову с безукоризненным пробором, произнес:

– Желаю счастья.

Родион, словно Вий, вперился в него тяжелым взглядом, который парень, надо отдать ему должное, стоически выдержал. Если реплика и была насмешкой, то голосом или выражением лица она никак не подчеркивалась.

– Я могу идти?

– Разумеется, – сказал Родион, поборов приступ ярости. – Буду рассчитывать на вашу тактичность и деловую сметку…

– Можете не сомневаться.

Глядя вслед отъехавшей «девятке», он форменным образом кипел. С одной стороны, все прошло, как по маслу, он быстренько и без всяких хлопот выкупил Соню на волю. С другой… Он всего лишь добился своей цели, и не более того. Победы не вышло, а ему нужна была именно победа, триумф, торжество…

Хорошо еще, оставалось дельце, которое должно было обернуться победой и только победой…

…Скрупулезная разведка на местности, как с некоторым удивлением отметил Родион, уже начала входить у него в привычку. Еще днем он, порыскав вокруг, установил, что из трехэтажного здания, где помещалась «Завтрашняя газета», выйти можно было через одну-единственную дверь. Других попросту не существовало. Вдобавок с трех сторон к зданию (где, кроме редакции, размещалось еще с полдюжины контор) примыкала огороженная высоченным бетонным забором обширная территория автобазы. Вряд ли человек в здравом рассудке, не замешанный в криминале или шпионских играх, стал бы покидать резиденцию честных газетчиков столь замысловатым образом…

Улочка была узкая и тишайшая. С одной стороны тянулись бетонные заборы, с другой – ряды хлипких яблонек, пока что лишенных листьев. Прохожих не было, уличные фонари стояли с гигантскими интервалами, и Родион не сомневался, что в сумерках рассмотреть номер его машины невозможно. Он устроился метрах в сорока от входа, скудно освещенного тусклой лампочкой в железной оплетке, и до сих пор не привлек ничьего внимания.