Стая

Юля некоторое время смотрела на свою кружку с кофе как на сосуд с ядом, потом потянулась и через силу сделала глоток.

Странно, но и молчать, и говорить об истинных причинах своего беспокойства было одинаково тяжело.

Хотя, наверное, говорить труднее, потому что сказав слово, выходишь из своей маленькой реальности и ступаешь в большой мир.

* * *

Весной небо быстро меняет цвет. Ранним утром оно словно затянуто молочной пенкой, но где-то далеко на горизонте уже виднеются яркие солнечные просветы горящего зарева. Пройдет немного времени, и эта мутноватая пленка растает, небо созреет, как зреют ягоды, наберется сока синевы и станет ярко-голубым, покроется то тут, то там облаками взбитых сливок.

Шаурин посмотрел на дрожащий небосклон. В очередь у входа в чистилище народу прибавилось. Сегодня он отправил туда девять человек.

— Даже покурить не успели, — по губам Шаповалова скользнула тонкая усмешка.

— И слава богу. — Денис выбросил зажженную сигарету и шагнул вперед, отходя от машины. У одного из парней Веселова разрывался сотовый. Не испытывая ни отвращения, ни угрызений совести, Шаурин обшарил карманы убитого и достал телефон. Посмотрел на дисплей и нажал кнопку принятия вызова. Сам собирался это сделать, позвонить, но Аркаша облегчил ему задачу.

— Сева, ну что там? Без проблем разобрались? — спросил грубый голос в трубке. Голос не знакомый, но это отнюдь не мешало знать все о его обладателе.

— Ну как без проблем… — вяло начал Денис, тут же переходя на жесткий тон. — Проблемы у тебя только начинаются. Их у тебя теперь по самое не балуй.

— А ты кто такой?!

— Шаурин моя фамилия. От Монаха тебе привет. Бойцов своих среди живых не ищи. — На этом Денис хотел остановиться, но Веселов начал орать что-то невразумительное. Очевидно не сразу врубился, что случилось и как случилось. А главное — почему. Пришлось продолжить разговор, да таким тоном, чтобы сквозь дикий ор слова были не только прослушаны, но и услышаны.

— А если не притихнешь, то будет тебе каждый день свеженина человеческая — мясо к завтраку! Сначала братву твою завалю, потом детей, жену, ее любовника, твою любовницу!

Аркадий Борисович замолчал, никак собственной злобой захлебнулся. Шаур не стал ждать ответа: нажал «отбой» и бросил сотовый на окровавленную грудь «веселовского».

— Теперь что? — спросил Шип без каких-либо эмоций на лице.

— Свободу Анджеле Дэвис, — мрачно съязвил Денис. Сев в машину, стянул с рук тонкие кожаные перчатки и кинул их между сиденьями. — Теперь к Монахову. Предоставлять отчет о проделанной работе.

Уезжая с места, Шаурин мельком взглянул на точки, откуда Поспелов и Вуич вели обстрел. Вчера еще искал решения несуществующих проблем, сомневался и был неуверен. Уверены во всем только глупцы. А он глупцом никогда не был. Своей жизнью дорожил, хотя бояться не умел. Не научился.

Сработали парни четко, на «отлично», даже с плюсом. Полторы секунды на человека. «Веселовские» только успели дверцами своих джипов хлопнуть. Поснимали их, как кур с насеста. Некоторые так и лежали — с застывшими на мертвых губах ухмылками.

Все закончилось. Завершилось именно так, как он планировал. Даже лучше. Что чувствовал?

Удовлетворение? Определенно.

Облегчение? Колоссальное.

Укоры совести? А что это такое?..

Не собирался падать на колени и сжигать свое сердце в огне горьких сожалений. Кому нужен этот прах? Жизнь предоставляет варианты. Их множество. «Закурил и забыл» — один из них. Закурил и забыл. Все проходит. И это тоже пройдет. Время — самый кровожадный зверь. Сожрет все подчистую. А жизнь сотрет все смелой жесткой кистью, напишет новые акты бытия, оформит новые зарисовки — такие же или круче. Стопроцентно — гораздо круче.

Монахов обманывал его. Обманывал, делая вид, будто воспринял все происходящее как должное: не удивился его инициативе, не воспротивился такому смелому плану, дал все карты в руки и полный карт-бланш.

Будет разговор. Чувствовал. Чуял кожей, что разговор будет. Еще не доехал до клуба, а в воздухе уже что-то сгущалось, какая-то взвесь мыслей. Дымок ощущений с опасным пьянящим запахом.

Войдя в клуб, Денис отправил Стаса к Монахову, а сам зашел в уборную. Глядя в широкую фаянсовую раковину, смыл с лица случайные чувства. Не смотрел в свое отражение.

Не поднимал глаз не потому, что боялся. Увидит ли что-то новое? Исключено.

То будут серо-стальные глаза. Его глаза. С черными зрачками. Ни сожаления, ни девяти трупов на самом дне.

А все потому, что сегодня сердце — просто орган, гоняющий ленивую кровь по венам. Никаких переживаний. Только где-то в районе солнечного сплетения жаркое желание услышать ее.

— Ты спишь?

Позвонив Юле, задал самый глупый вопрос, но проворковать в трубку «привет, как дела» куда глупее.

— Нет, — ясно сказала Юля. — Что случилось?

— Ничего. Хотел пожелать тебе доброго утра.

И правда не спала — понял это по голосу. Резанула тревога в нем. На самом деле хотел сказать, что желает увидеться сегодня. Но планировать такие встречи слишком рано. Еще не известно, чем закончится разговор с Монаховым.

— Это хорошо. Приятно.

Улыбалась. Знал, что теперь улыбалась.

— Очень рано, поспи еще. Люблю тебя. Ты знаешь об этом?

— Знаю. И я тебя, — сказала, чувствуя на языке привкус горечи. Не от этих слов. От других — тех, что собиралась сказать ему при встрече. За эту ночь обдумала все и приняла решение. Далось оно трудно. Неимоверно трудно. Уже сейчас сердце билось оглушительно и неровно. Не упасть бы только в обморок.

Шаурин поднялся в кабинет, сразу сбросил с плеч пальто и закатал рукава рубашки. Только сейчас, в эту минуту, в теле почувствовался иссушающий жар. И душно стало до испарины между лопаток. До раскаленных висков.

Монахов долго смотрел на хрустящую белоснежную рубашку Шаурина. С удивлением смотрел, немного озадаченно.

— Шутник, — покачал головой. — Ты над кем насмехаешься, Шаур? Над Богом, над чертом или над судьбой?

— Ага. Красавец, блин. Вырядился как на парад, — поддакнул без особого веселья Шаповалов.

Шаурин только засмеялся. Оставил эти комментарии без внимания.

Стас с Монаховым сидели за зеркальным столиком и заправлялись коньяком. Очевидно Шип уже успел обо всем поведать.

— Можете Веселову похоронные венки слать, — сказал Денис, сел на диван и потянулся к своему бокалу. — Девять штук. Как с куста.

— Веселов мне уже звонил.

— Да? Плевался ядом?

— Почти. Хочет встретиться. Наконец у него появился хороший для этого повод и горячее желание.

— И что?

— Я сам ему сообщу — где и когда. А пока пусть ждет. А венки пошлем. Из вежливости, с искренними соболезнованиями, — злорадно сказал Сергей Владимирович и глотнул спиртного. — Посмотрим, что нам Аркаша скажет при встрече. Может голову пеплом посыплет, да успокоится.