– Петюша, ты где, малыш?
И поднял вверх указательный палец, призывая влетевшую в кабинет Дину Наумовну к тишине и особому вниманию.
Но вместо Петеньки ему ответила какая‑то женщина удивительным, совершенно необыкновенным, успокаивающим, словно обволакивающим голосом – глубоким, низким, эротичным и в то же время каким‑то материнским, теплым. Таким, что он сразу успокоился, особенно когда услышал голос сына по телефону.
Успокоился, но все же не до такой степени, чтобы не перепроверить слова этой дамочки со странным и каким‑то экзотическим именем Мира, так подходящим к ее необыкновенному, волнующему голосу.
– Набираю директора! – без слов поняла его верная секретарша, уже нажимая повтор на своем служебном смартфоне.
И почему‑то именно она дозвонилась тому слишком занятому и недоступному директору. Директор успокоил Барташова, посочувствовал ему и рассказал, что произошло, и даже где‑то повинился. А напоследок превознес Миру до небес, дав подчиненной самые хвалебные характеристики.
Так. Ладно. Андрей позволил себе ненадолго расслабиться и перевести дух.
С Петькой вопрос временно решен, сын, судя, по всему, в полной безопасности, под присмотром и в надежных руках. Но надо срочно ехать в Москву.
– Что там в цеху? – крикнул Андрей в распахнутую дверь кабинета.
Сегодня у них прямо как на фронте, усмехнулся он про себя.
– Горлов звонил, сказал, что снова стопорнулись! – с большим сочувствием прокричала Дина Наумовна в ответ.
Ну, вот и «поехал» он в столицу называется – ругнулся Барташов про себя.
В Москву они с водителем на служебной машине выехали только после четырех дня. Трассу пролетели без проблем и «пособирали» все вечерние пробки в центре столицы.
Сначала заехали домой, где Андрей взял все перечисленные медиком документы, потом кое‑как наскоро собрал вещи, сверяясь со списком, сунув в пакет мамино нижнее белье, полотенце, умывальные принадлежности и даже какие‑то кремы. Банного халата не было, поскольку дома халатов мама принципиально не носила, и Андрей поставил себе в смартфоне голосовую отметку, что надо бы не забыть купить этот предмет гардероба для больницы.
Ну, вроде все, если что и забыл, то потом разберется.
Маму прооперировали, перевезли в реанимационный блок, и она уже пришла в себя после наркоза, но пока плохо понимала, где находится, но Андрея к ней категорически не пустили. Уставший доктор, который проводил операцию, подробно объяснил Барташову, что произошло с Ларисой Максимовной, и как прошла сама операция, и что конкретно они сделали, дал неплохой прогноз.
– Как же так, доктор? – задал Андрей не дававший ему все это время покоя вопрос. – Она же очень здоровая женщина. Стройная, зарядку по утрам делает, гуляет много, питается правильно уже много лет: ни жареного, ни маринованного, ни соленого, алкоголь вообще не пьет. И вдруг такое с почками?
– У нее всю жизнь была врожденная патология и деформация почки, о которой она не знала и не подозревала. А с годами из‑за этой патологии росло и воспаление, и скопление камней, – и философски напомнил: – Никто ни от чего не застрахован в жизни. И у очень здоровых людей случаются страшные болезни.
После больницы Барташов поехал… к Ие Константиновне. Позвонил, расспросил строго, вызывала ли она врача и что тот назначил. Потом заехал в аптеку и в магазин.
В квартиру она его не пустила, говорила из‑за дверей:
– Андрей Алексеевич, спасибо вам огромное за заботу! Что бы я без вас делала! – чуть не плакала женщина. – Только я дверь открывать не буду, у меня вирус, не дай бог вы заразитесь, а потом и Петенька. Вы оставьте пакеты у дверей и идите, а я заберу.
«Так, – сказал себе Андрей, плюхнувшись на заднее сиденье машины, – вот теперь точно пора за Петькой». И он назвал водителю адрес.
– А не поздно, Андрей Алексеевич? – посмотрел тот с сомнением на него в зеркало заднего вида.
– А сколько у нас времени? – спросил Барташов с озабоченным видом.
– Так начало двенадцатого.
– М‑м‑да, – протянул он задумчиво, – припозднились мы как‑то. – И распорядился: – Поехали. Петюшу все равно надо забирать.
Он откинул голову на подголовник спинки, прикрыл глаза и потер ладонью лицо. Устал. Как‑то незаметно сильно устал и вымотался сегодня, держался, держался, пока дела делал и решения принимал, а тут вдруг отпустил себя. Надо потерпеть еще немного, мобилизовать силы и потерпеть. Немного осталось.
Барташов смотрел за стекло рассеянным взглядом и думал: что это может быть за женщина, которая обладает таким голосом? Да еще с таким именем.
Молодая, это точно, но роскошная, без сомнения.
Такая… статная, фигуристая – талия, бедра и наверняка с классным бюстом. Ну, а как еще при таком‑то бархатном грудном тембре?
Разумеется, хороший бюст присутствует. Упругая троечка, не меньше.
Красивая обязательно, ну, пусть даже не красивая, но интересная, уникальная и цену себе знает, наверняка. И умная. Вон как она, практически сразу, с первых же произнесенных слов, его успокоила этим своим колдовским голосом, как убаюкала, словно уверила, что все в полном порядке и все уже уладилось.
Так Барташов, мысленно посмеиваясь над самим собой, нарисовал в воображении некий образ этой загадочной девушки, и эти фантазии даже умудрились как‑то пробиться через тупую усталость, вызывая мужской интерес.
А почему нет? Он в данный момент свободен, и женщины у него давно не было. Когда они там с Катей расстались? Он посчитал – месяц уже!
Ну, ничего себе! А он как‑то упустил тот момент, что целый месяц.
Барташов немного хорохорился и слегка нервничал, когда позвонил в дверь незнакомки с фантастическим именем Мира… а когда она открыла, как‑то сразу расстроился, словно обманулся в своих ожиданиях.
А он и обманулся.
И от чувства досады на самого себя за все эти глупые фантазии, которые зачем‑то насочинял, от разочарования, он стоял и рассматривал ее самым неприкрытым образом.
Не красивая. Ни разу!
Никакой изысканности и уж тем более роскоши и шика, которые он так ждал…
А тут! Пигалица какая‑то! Невысокая, наверное, и до метра шестидесяти недотягивает, худая, мальчишеская фигура. Какой там бюст! Нет, грудь у нее все же присутствует, но небольшая, правда, угадывалась ее прекрасная форма. Но размер явно подвел.
Вообще‑то не уродина, бесспорно очаровательная, типаж вечной девочки, жизненное амплуа – эдакий очаровательный, в чем‑то беспомощный, трогательный ребенок.
Абсолютно не его типаж. Вот совершенно. Ни разу! Девушки, усиленно косящие под незрелых малолеток, мелкие и субтильные до истощения, никогда не интересовали Бартошова.
А у этой личико сердечком в обрамлении русых, кучерявых локонов стильной стрижки до плеч с такими прядками разной длины. Острый подбородочек, по‑детски припухлые губки, маленький носик и большие, выразительные, темно‑синие глаза, внешними уголками опущенные вниз, как у трагических актрис немого кино прошлого столетия.
Комментариев нет