Наши бедра снова качнулись, и я была совершенно уверена, что очень хорошо себе это представляю.

Песня закончилась, и я получила все, что могла. Я вытащила из бюстгальтера телефон, который был удобно там спрятан. Гаррик простонал и в ответ снова прижал наши бедра друг к другу, но я была сосредоточена на своем телефоне. У меня дрожали руки, но я все же смогла напечатать Келси сообщение: «Кое-кого встретила. Ухожу. Извини за произошедшее. Поговорим завтра?»

Я не стала дожидаться ответа, а потащила Гаррика к выходу.

На этот раз мне было наплевать, как быстро мы ехали на его мотоцикле. Я просто крепко держалась за него и мысленно желала добраться до дома, как можно быстрее. Не успела я вставить ключ в дверь, как его губы оказались у меня на шее. Мое дыхание было настолько тяжелым, что его можно было назвать лишь одышкой. Когда я, наконец, открыла дверь, то настолько сильно толкнула ее, что она ударилась о стену. Завтра мне придется проверить и убедиться, что там нет дыры. Как только дверь закрылась, мы продолжили целоваться.

Свои туфли я потеряла где-то между мотоциклом и моей дверью, и сейчас без них он мне казался слишком высоким. Возможно, эта мысль посетила нас одновременно, потому что его руки покинули мои бедра и обхватили ягодицы, приподнимая меня так, что мне пришлось обнять его ногами за талию.

Моя спина ударилась о дверь, и я охнула. Его язык проник в мой рот, погружаясь внутрь и обратно, быстро и жестко — именно так, как мне нравилось.

— Кровать, — выдохнула я между поцелуями.

Он отклонился назад, чтобы сказать:

— Ты уверена?

А потом мы снова целовались, и ритм, который он задавал, был таким же притягательным и гипнотизирующим, как музыка в клубе. Он снова спросил:

— Блисс, ты уверена?

Уверена ли я? Зачем он это спросил? Он что думает, что я всего лишь хотела целовать его? Мне хотелось целовать его, пока весь мир не исчезнет.

— Кровать, — снова сказала я.

— Это не ответ.

Но он все равно двинулся в сторону спальни.

Я крепко вцепилась в него, переместив свои поцелуи на его подбородок, а потом шею, чтобы он смог сосредоточиться на том, куда идти.

Каким-то образом я попалась в занавески.

Буквально запуталась в них.

Моя серьга зацепилась за тонкий материал, и я не заметила этого, пока он не стал двигаться дальше. Мое ухо и часть головы пронзила боль. В ответ я заорала.

— Что? Прости! Что случилось? Что я сделал?

— Ухо.

Видимо, моя речь свелась к односложным предложениям.

— Черт. Не шевелись.

Он попытался обеими руками освободить сережку, но потом мы потеряли равновесие, и оба рухнули в сторону комода, который как раз стоял внутри спальни.

Судя по тому, как сильно болел у меня локоть, завтра у меня будет потрясающий синяк.

Когда боль утихла, я рассмеялась, потому что как обычно моя жизнь оказалась нелепой. И как назло, у меня вышла смесь из смеха и фырканья. Мы засмеялись оба, задыхаясь теперь уже совсем по другой причине. У меня болела одна сторона там, где мы ударились о комод. Серьга все еще была зацеплена за занавеску, а ноги продолжали держать его за талию. Между приступами смеха Гаррик ласково поцеловал меня в лоб.

Может, нелепость не так уж и плоха.

— Ладно, давай тебя распутаем. Я опущу тебя, хорошо?

Он аккуратно опустил меня на пол, и мой бешеный пульс стал снижаться. Несколько минут он пытался освободить меня, но у него были слишком большие и неуклюжие пальцы. Наконец, я сказала:

— Расстегни сережку. Я вытащу ее из занавески завтра.

Смеясь, он так и сделал.

Если до этого я чувствовала, что вспыхиваю от нашего поцелуя, то теперь у меня по телу разливалось тепло, что было совсем по-другому и приятнее. Пламя свечи вместо открытого огня.

Он потер плечо, которым я ударилась о комод, и сказал:

— Мы сплошное недоразумение.

Я сжала пальцы и сказала:

— Есть немного.

Он обхватил ладонью меня за шею и, притянув к себе, еще раз поцеловал в лоб. Я закрыла глаза, думая, что это похоже на конец вечера.

— Думаю, может, эта занавеска помогла нам. Твои ноги в этой юбке почти уничтожили все мое самообладание.

Я улыбнулась.

— Я же говорила тебе, что никогда не должна надевать ее.

— О, я определенно рад, что ты ее надела. Это воспоминание я буду лелеять еще очень долгое время.

Я шлепнула его по руке, но не возражала против бесстыдной улыбки. Он сказал:

— Наверно, мне нужно уже идти, пока ты снова не свела меня с ума.

Я отпустила его, хотя большая часть меня кричала в знак протеста. А когда он ушел, я радовалась почти так же как, когда узнала, что получила роль Федры.

Я танцевала.

Потому что… наконец… все было правильно.

  21

Все было так неправильно.

Первая читка «Федры» оказалось катастрофой эпических масштабов. Даже после двух недель Кейд не сказал мне ни слова, пока мы не начали репетировать. И, казалось, весь актерский состав, судя по многозначительным взглядам, которые я на себе ловила, был на его стороне. И хотя все читки имели тенденцию быть немного «тухлыми», так как все сидели вокруг стола, эта же оказалась хуже пиццы недельной давности.

Время от времени Эрик качал головой, и я фактически видела, как он думает: «Что произошло с людьми, которых я отобрал на кастинге на прошлой неделе?»

Каждая последующая сцена становилась все хуже и хуже, словно винт, входящий под неправильным углом, но мы просто продолжали, пытаясь хоть как-то что-то наладить.

Было очевидно, что этого не произойдет.

Когда все закончилось, я почувствовала себя выжатой, как лимон. Я была так взволнована этой постановкой. Я ждала чего-то подобного с первого года обучения, а когда мне, наконец-то, выпал шанс, это оказалось просто невыносимо.

Эрик пытался изобразить какой-то оптимизм, говорил, что на сцене все будет лучше. Не думаю, чтобы хоть кто-то ему поверил.

А если и так, то первая же репетиция на сцене, которая, к слову, была еще хуже, чем читка, если такое вообще возможно, растоптала все остатки этой надежды. Неловкость между Кейдом и мной, казалось, пропитала весь актерский состав. Все были взвинчены до предела.

На занятиях было не намного лучше.

Кейд держался от меня на расстоянии, а Келси все еще злилась. Поэтому я могла с легкостью опровергнуть поговорку «человек — не остров». Я была совершенно одна.