Рыцарь

Кристофер тоже присоединился к ним, и Гонория обучила его мелодии шлягера «Назови ветер Марией», которую он затем исполнил на лютне. Оказалось, что все присутствующие умели играть на каких-нибудь инструментах, и вскоре сама леди Маргарет и пятеро ее приближенных дам принялись наигрывать соответствующие мелодии на своих странно выглядевших и странно звучавших инструментах. Среди них было что-то вроде гитары, но по форме напоминающее скрипку, имелась и скрипка, всего с тремя струнами; еще были: некий уменьшенный вариант пианино, огромная лютня, несколько флейт и пара рожков.

Дуглесс обнаружила, что ее неудержимо тянет к Киту: он так напоминал ей Николаса, того Николаса, которого она знала в двадцатом столетии, а не в шестнадцатом, где он только и делал, что кидался от одной женщины к другой! Она спела «Доставьте меня вовремя в церковь!», и Кит мгновенно подхватил мелодию. Не прошло и нескольких минут, как все собравшиеся принялись распевать эту веселую песенку!

Во время пения она вдруг заметила, что в дверях стоит и сердито смотрит на собравшихся Николас. Леди Маргарет жестом пригласила его войти и присоединиться к ним, но он отказался.

Было всего лишь около девяти вечера, когда леди Маргарет сказала, что пора расходиться. Прощаясь, Кит поцеловал Дуглесс руку, и она улыбнулась ему, а затем проследовала за Гонорией в спальню.

Пришла горничная Гонории, чтобы помочь обеим женщинам раздеться. Дуглесс с облегчением вздохнула несколько раз, а потом, в той же длинной полотняной нижней рубашке, которую надевала под платье, и в шапочке для волос, улеглась в постель. Простыни были льняными и «кусались», да еще и не слишком-то чистыми, но перина из гусиного пуха оказалась необыкновенно мягкой. Не успев натянуть на себя одеяло, Дуглесс мгновенно уснула.

Она не знала, как долго проспала, когда внезапно проснулась, почувствовав, будто кто-то зовет ее. Подняв голову с подушки, она прислушалась, но было тихо, и она улеглась снова. Однако ощущение того, будто кому-то очень нужно видеть ее, не проходило. Спальня была погружена в молчание, но она не могла избавиться от чувства, что очень нужна кому-то.

Николасу, конечно! – подумала она и вскочила, будто ее током ударило.

Оглядываясь на спящую Гонорию, Дуглесс тихонько выскользнула из постели. На спинке в ногах кровати висело что-то вроде халата из тяжелой парчи, и она надела его на себя, а затем сунула ноги в мягкие просторные туфли. Да, про корсеты эпохи Елизаветы можно, конечно, сказать, что они убийственны, зато туфли здесь просто божественны!

Тихонько выйдя из спальни, она постояла за притворенной дверью, настороженно прислушиваясь. Ниоткуда не доносилось ни звука. Появись кто-то, она сразу услышала бы шаги благодаря насыпанной на пол соломе.

Зов, как ей казалось, исходил откуда-то справа, и она двинулась в том направлении. Подойдя к одной из закрытых дверей, она положила на ее створку ладонь, но ничего не почувствовала, то же повторилось и у второй двери. Только возле третьей она ощутила идущий из-за нее зов.

Приоткрыв дверь, она ничуть не удивилась, увидев в кресле Николаса, одетого в просторную, распахнутую до самой талии полотняную рубаху, плотные чулки и мешковатые штаны, которые, как она теперь узнала, назывались слопсы. В камине пылал огонь, а в руке Николас сжимал высокий серебряный кубок. Вид у него был такой, будто он долгое время уже сидит так и пьет.

– Ну, что тебе от меня нужно? – спросила Дуглесс. Она порядком-таки побаивалась такого Николаса: он ничуть не походил на мужчину, некогда явившегося к ней.

Он даже не взглянул в ее сторону, просто сидел и смотрел на огонь.

– Послушай, Николас, – начала она, – я очень устала и хотела бы вернуться в постель, так что, если ты не возражаешь, давай, говори, что тебе нужно, и я уйду.

– Кто вы такая? – тихим голосом спросил он. – И откуда я вас знаю?

Подойдя к нему поближе, она уселась в стоявшее рядом с ним кресло и тоже уставилась на огонь.

– Мы связаны какими-то узами друг с другом, – пояснила она. – Я не в состоянии этого толком объяснить. Просто когда-то я плакала и молила о помощи, и ты явился ко мне. Ты был мне нужен и услыхал мой зов. И ты дал мне… – Она чуть было не произнесла «любовь», но остановилась: ведь происходило это давным-давно, и, кроме того, этот мужчина сейчас кажется ей каким-то совсем незнакомым! – В общем, – заключила она, – похоже, теперь настала моя очередь. Я явилась сюда предупредить тебя!

– Предупредить?! – переспросил он, в изумлении взирая на нее. – Ах, ну да: о том, что мне не следует совершать предательства!

– Тебе не следует с такой развязностью говорить об этом! – воскликнула Дуглесс. – Ведь если я проделала этот путь и явилась к тебе, то уж самое малое, что ты мог бы сделать, так это выслушать меня! Но, конечно же, при условии, что ты вообще способен на сколько-нибудь продолжительное время оторваться от женских юбок!

Она увидела, что лицо его зарделось от гнева.

– Колдунья! – задыхаясь, выпалил он. – Да тебе ли говорить обо мне дурное – тебе, уже опутавшей чарами мою мать через свое ведовство и всячески заманивающей в свой сети брата?!

– Я – никакая не ведьма, я тебе уже тысячу раз это повторяла! Я сделала всего лишь то, что должна была сделать, чтобы каким-то образом проникнуть в твой дом и предупредить тебя! – вскричала Дуглесс и вскочила с кресла, чтобы успокоиться. – Ну, хватит, Николас, не будем ссориться! Меня переправили назад во времени, чтобы я смогла предупредить тебя, но, если только ты не станешь меня слушать, то все непременно так и случится, и Кит тогда…

Он тоже вскочил с кресла и, угрожающе нависнув над нею, выкрикнул:

– А сейчас ты явилась сюда прямо из братовой постели, Да?!

Не особенно размышляя над тем, что она делает, Дуглесс с размаху влепила ему пощечину.

Он сгреб ее и прижал к себе, вынудив ее напрячься и попытаться отстраниться от него; губы же его, сведенные в жесткую и злую складку, приникли к ее губам.

Дуглесс никогда не нравилось, если мужчина пытался насильно поцеловать ее, поэтому она, сопротивляясь, стала отпихивать его, но он и не думал отпускать. Одной рукой он ухватил ее сзади за шею, вынуждая интенсивно вертеть головой из стороны в сторону, другая же его рука скользнула куда-то пониже спины, и он с силой прижал ее к себе, создавая между ними интимную близость.

Больше Дуглесс уже не сопротивлялась: теперь он опять был тем же Николасом, которого ей некогда суждено было полюбить, тем человеком, разлучить с которым ее не смогло бы даже время! Она обхватила его за шею и, уступая его губам, приоткрыла свои. И, целуя его, почувствовала, что вся как бы растворяется в нем. Ноги у нее вдруг ослабели и задрожали.