Рыцарь

Стараясь не смотреть на мраморную скульптуру Николаса, она уставилась на основание надгробия.

– Что-то не так? – спросил священник. Дуглесс дважды перечитала надпись на надгробии, пока наконец поняла, что именно не так!

– Да, дата! – шепотом ответила она.

– Дата? – удивленно переспросил он. – Ах, ну, конечно! Да, эта могила очень и очень старая!

На надгробии датой смерти Николаса был указан тысяча пятьсот девяносто девятый год! А вовсе не тысяча пятьсот шестьдесят четвертый! Она склонилась над надгробием и потрогала высеченные цифры кончиками пальцев, проверяя себя, правильно ли она все рассмотрела. Да, еще тридцать пять лет! Значит, он прожил еще целых тридцать пять лет после дня предполагаемой казни!

И только коснувшись надписи, она осмелилась поднять глаза и посмотреть на само надгробие. На нем скульптурно был запечатлен Николас, но теперь его изображение выглядело совсем иначе. Перед нею был не молодой человек, умерший в расцвете сил, а мужчина гораздо старше, который вполне мог прожить весь отпущенный ему срок! Осмотрев внимательно его изображение, она заметила, что и одежды на Николасе совсем иные: длинные бриджи по моде тысяча пятьсот девяносто девятого года, а вовсе не укороченные, которые носили тридцатью годами ранее!

Ласково проводя пальцами по его холодной щеке, по линии морщинок под глазами, искусно исполненных скульптором, она прошептала:

– Стало быть, мы сделали это! Да, Николас, любимый мой, мы сделали это!

– Прошу прощения? – недоуменно спросил священник. Дуглесс поглядела на него и, одарив ослепительной улыбкой, воскликнула:

– Так мы все же изменили ход истории! – И с этими словами, продолжая улыбаться, она вышла из церкви во двор, залитый солнечным светом.

Испытывая некоторую растерянность, Дуглесс немного постояла на церковном кладбище. Надгробия на могилах были такими старыми, а прямо перед нею по улице пронесся автомобиль, и у Дуглесс при виде этой машины даже дыхание перехватило! Хватая ртом воздух, она чувствовала себя так, будто легкие вот-вот лопнут! Какое-то время у нее было глубокое ощущение, что все здесь какое-то не такое, не правильное! В своей простенькой одежде она самой себе казалась чуть ли не голой и какой-то заурядной. Она с отвращением оглядела юбку и блузку, вызвавшие в ней только тоску! Теперь, когда на ней не было корсета, у нее появились неприятные ощущения в спине, словно она потеряла опору, а ее кожаные сапожки немилосердно жали!

Мимо пронеслась еще машина, и Дуглесс стало даже нехорошо из-за ее скорости. Пройдя к церковной калитке, она распахнула ее и вышла на тротуар. Так странно чувствовать под ногами бетонные плитки! На ходу она с недоумением смотрела на высившиеся перед нею дома: сколько там лишнего стекла! А на магазинных дверях и окнах – надписи! И кто в состоянии прочитать их?! Она вспомнила, что в тех местах, где побывала, мало кто умел читать, так что рекламные знаки представляли собой просто рисованные картинки, с изображением товаров, которыми торговали магазины.

И как тут все чисто! Ни грязи, ни вони от вылитого на улицу содержимого ночных горшков, ни кухонных отбросов и роющихся в них свиней! Да и люди, попадавшиеся ей на улице, одеты весьма странно: в такие же простецкие платья, что и на ней! И казалось, нет ни богатых, ни бедных: никаких нищих в грязных лохмотьях и никаких леди в юбках с жемчугами!

Медленно-медленно Дуглесс брела по улице, широко открытыми глазами разглядывая все, как если бы никогда прежде не бывала в этом двадцатом веке! Запах пищи заставил ее зайти в паб. Некоторое время она стояла в проходе, озираясь по сторонам: помещение явно было задумано как некоторая копия таверны времен королевы Елизаветы, но очень и очень отличалась от той таверны! Слишком уж тут чисто, слишком тихо и… слишком одиноко! Посетители за столиками изолированы друг от друга и так не похожи на общительных, шумных людей елизаветинских времен!

У задней стены на черной доске мелом было написано меню на сегодняшний день. Дуглесс заказала сразу шесть блюд, не обратив внимания на поднятые в изумлении брови официантки, а потом уселась за столик и стала потягивать пиво. Сама эта пивная кружка из толстого стекла казалась ей странной, а пиво – наполовину разбавленным водой.

Положив сумку на соседний стул, Дуглесс принялась рыться в ней. На самом дне лежал туристический справочник, повествующий о всех исторических памятниках Великобритании. Там был упомянут и Беллвуд, и, как и прежде, замок был открыт для посетителей.

Она посмотрела, что еще пишут о других домах Николаса. Ни один из них не был отнесен к разряду «руин»! Все одиннадцать особняков из тех, которыми некогда владел Николас, сохранились! И тремя из них все еще владели представители семейства Стэффорд!

Дуглесс еще раз перечитала страничку. В справочнике сообщалось, что семейство Стэффорд – одно из старейших и богатейших в Англии, что еще в семнадцатом веке кое-кто из них женился на членах королевской семьи и что герцог Стэффорд, живущий и ныне, доводится двоюродным братом английской королеве!

– Значит, герцог! – прошептала Дуглесс. – Смотри-ка, Николас, твои потомки стали герцогами!

Тут принесли заказанную еду, и Дуглесс неприятно поразило то, как именно были поданы блюда: без всяких церемоний их все сразу поставили на стол!

Она принялась за еду, продолжая одновременно читать туристический справочник. Кроме Беллвуда, все прочие дома Николаса оказались частными резиденциями, и публику в них не пускали! Торнвик тоже оказался частной резиденцией, но небольшая часть его по четвергам была открыта для посетите; лей. «Нынешний герцог считает, что весь мир должен приобщиться к красоте Торнвика, спроектированного его предком и блистательным ученым Николасом Стэффордом», – прочитала она в справочнике.

– Блистательным ученым! – шепотом повторила она. Значит, не «дамский угодник», как его называли когда-то, не «ловелас», не «распутник», а «блистательный ученый»!

Она закрыла справочник и подняла глаза. Над нею со странным выражением лица склонилась официантка.

– Что-то не так с вашей вилкой? – спросила она.

– С вилкой? – переспросила Дуглесс, не понимая, в чем дело. Но официантка все продолжала глядеть на Дуглесс, пока та не перевела взгляд на свою пустую тарелку: рядом лежала вилка, к которой Дуглесс и не прикоснулась, ибо ела только ложкой и ножом. – Ничего-ничего, все в порядке, просто я… – Ей никак не приходило в голову, что бы. такое сказать официантке. Она просто улыбнулась и стала смотреть свой счет. Выписанная там сумма – в средние века на эти деньги можно было бы купить, наверное, сотню обедов! – заставила ее покраснеть. Она заплатила и вышла на улицу.

И тут решила, что должна постоянно двигаться: стоит ей остановиться, и мысли о Николасе, о том, что она навсегда потеряла его, снова будут мучить ее.