В ресторане я достала из рюкзака сигареты, и она попросила закурить. Вид у нее при этом был виноватый – словно взрослый подбил ребенка на нечто неподобающее.
Она заказала себе бокал вина; и пока пила мелкими глотками, я спросила, что случилось.
– Сама не понимаю. Был огромный прием. – Там были все, вся ее родня, все друзья дома. – Хэнку, похоже, никто не пришелся по вкусу.
Возможно, ему было некомфортно знакомиться с ее семьей.
– Они другие, на ваших совсем не похожи. Каждый разведен не по разу; полно всяких сводных и единокровных родственников, вообще непонятно кого.
Ее родители разошлись, а потом заново поженились. Напоминает отношения Генри с университетом Брауна.
– Они вечно на грани то развода, то воссоединения.
– Вечно?
– Первый раз, когда мама ушла, мне было меньше, чем тебе сейчас. Мы только что переехали в Коннектикут, в этот замечательный дом. Там бассейн выкрашен в черный цвет, а фонарики развешаны так, что в воде отражаются деревья. Когда родители устраивали вечеринки, я подглядывала из окна своей спальни. Было ощущение, что гости скользят над подводным лесом.
– Здорово, – сказала я.
– Волшебство. – Джулия покосилась на мои сигареты, взглядом спрашивая разрешения. Я кивнула: жми. – Мама ушла в сентябре. По вечерам папа спускался к бассейну, даже если было холодно. В бассейн падали листья, но он плыл прямо сквозь них. Я стояла на бортике и пыталась до него докричаться, уговаривала пойти домой. К тому моменту, когда он все‑таки выбирался на берег, на поверхности воды оставалась пробитая его телом полоса чистой, без листьев, воды, и в ней отражались голые ветки деревьев.
Джулия не плакала, она только закрыла глаза рукой.
Мало ей истории с родителями, подумала я, теперь вот Генри. И я пересказала ей все хорошее, что брат говорил о ней, все комплименты, которые только могла вспомнить; все реплики, которые хоть как‑то можно было принять за комплимент. Потом перечислила все ее достоинства, все, что у нее хорошо выходит.
– Без толку, – вздохнула она.
И я понадеялась: сейчас Джулия объяснит мне, от чего есть толк.
Возможно, она тоже это поняла – и продолжила:
– Иногда тебя любят за твои слабости. То, что ты чего‑то не можешь, иногда действует сильнее, чем когда можешь.
На минуту я обрадовалась. Это мне подходит! Только любить за слабости – это ведь тоже слабость?
– Думаю, Генри тебя действительно любит, – сказала я и тут поняла, что и сама не знаю. – Разве может быть иначе?
Она казалась опустошенной.
Я нисколько не соврала: с ней он вел себя совсем иначе, чем с другими девушками, которых прежде приводил домой. С ними он держался так, словно они попали к нам домой случайно. И тут я вспомнила, как за десертом он ушел из‑за стола, а не остался с ней рядом. Точно так же, как раньше, с теми.
Джулия взглянула мне прямо в глаза:
– Генри ничего не говорит про любовь.
Она словно спрашивала: а тебе, тебе он говорил, что любит меня? И мне стало ее жаль.
– А ты сама когда‑нибудь ему говорила?
Я даже удивилась, как рассудительно прозвучал вопрос. Словно я что‑то такое знала; словно и впрямь могла что‑нибудь посоветовать.
Однако у Джулии разгладилось лицо.
Я хотела снова свести разговор к знакомым вещам. Поведала о девушке, которую брат привозил из Корнельского университета. Я тогда спросила: «Это твоя подружка?» – а он ответил: «Определения ограничивают».
Джулия улыбнулась, словно бы жалея ту, другую девушку.
Казалось бы, все сказанное мной должно убедить ее в несерьезности проблемы. Однако я все‑таки беспокоилась. И поэтому добавила:
– Если не получится с Генри, всегда есть Уголек.
Она засмеялась моей горячности и ответила, что Уголек давно умер.
– Ну, – утешила я, – есть куча других лошадей.
Когда мы вернулись, горел только свет в холле. Джулия сказала:
– Я ненадолго. Поговорю с Генри – и все.
– Удачи, – пожелала я.
В этот момент в холл вышла бабушка, и Джулии ничего не оставалось, как отправиться к нам на нары.
Я проснулась поздно. Бабушка уже уехала.
– Она не захотела тебя будить, – объяснила мама. – Ей надо в Филадельфию. На вечеринку.
– Бабушка – звезда вечеринок, – хмыкнула я.
Мама улыбнулась:
– Жаль, ты не посмотрела, какую красоту она навела. Просто королева!
Я вспомнила бабушкину фразу о том, что я, может, стану не такой страшной, если сильно постараюсь. Эта мамина готовность всех прощать, незлопамятность…
– А разве красота – не врожденное, не вопрос везения?
– В ее случае – вопрос тщательной сборки. – И мама начала расписывать плиссированную юбку, высокие каблуки и белые перчатки собравшейся на выход бабушки.
Я ее не перебивала. А потом спросила, где Генри и Джулия.
Только что ушли играть в теннис, сказала мама.
– Давай, возьми ракетку, составь им компанию.
Я удивилась. Играть в теннис вместо серьезного разговора? Впрочем, может, они уже все обсудили. Может быть, уже все хорошо. Будем надеяться.
Я сунула в велосипедную корзину ракетку и поехала к кортам.
Эти двое только готовились к игре и меня не видели. Джулия, в теннисном платье, казалась посвежевшей и очень загорелой. Генри, в коротких шортах и высоких ботинках, выглядел на корте чужеродно.
– Играем! – крикнул брат.
Джулия крутанула ракетку.
– Мягко или пожестче?
– Пожестче. – Генри отвечал словно бы в шутку.
Тут они увидели меня, и Генри спросил:
– Поиграешь?
– Лучше посмотрю.
Подавала Джулия. Она была в прекрасной форме: в каждом ее ударе чувствовались годы занятий. Генри учился играть сам и просто отбивал мяч: как мог – открытой ракеткой, вбок, по центру, с подрезкой. И его это совершенно не волновало. Его подачи было или невозможно отбить, или они уходили в аут: один мячик вообще улетел за ограду куда‑то к лагуне.
Первый гейм он проиграл, и Джулия подошла к сетке.
– Что? – спросил он.
– Меняемся.
– Ладно.
Они прошли мимо друг друга, и он хлопнул ее по попе ракеткой, слегка, – не очень‑то ласково.
Генри так и не научился держать одновременно два мячика, поэтому положил один у ног. Подача получилась смешная: он согнул колени и в тот же момент отвел ракетку. Вышло неожиданно сильно, и Джулия еле отбила.
Этот гейм он выиграл и пошел к сетке, даже не собрав разлетевшиеся мячи.
– Мы не меняемся, – напомнила она.
– Ты же сама сказала!
– На нечетных геймах.
В этих правилах не было ничего нового для Генри, и я посмотрела на него с удивлением. Что он творит? Видеть такое было неприятно, поэтому я влезла в разговор.
– Вы и на старом месте отлично смотритесь.
– Хочешь поиграть? – предложила Джулия.
Я поблагодарила, помотала головой и села на велосипед.
Комментариев нет