Это описание относится к последним годам царствования Екатерины, но во времена Петра III все обстояло точно так же (разве что не было чина бригадира). Новорожденных (а иногда еще и пребывающих в материнской утробе[89]) тут же, пользуясь связями, записывали рядовыми или сержантами в гвардию, и, достигнув совершеннолетия, недоросль, благодаря мнимой «выслуге лет», становился офицером, хотя в жизни не бывал в «своем» полку…
Многозначительная деталь: в штатном обозе гвардейского полка простому сержанту для его пожитков совершенно официально, согласно уставу, отводилось шестнадцать повозок. Для сравнения: армейский полковник имел право только на пять… [110]
Никакого обучения военному делу практически не существовало – не только для «заочных» гвардейцев, но и для тех, кто находился в строю. Лишь кое-как обучали держать строй и не путать правую ногу с левой да объясняли, где следует дернуть у ружья, чтобы оно выпалило… Главной и единственной обязанностью гвардейцев было стоять в карауле во дворце. Сплошь и рядом «господа гвардия» отправлялись исполнять эту почетную обязанность, едва держась на ногах (и тридцать лет спустя Павел I будет снимать с постов вдрызг пьяных гвардейцев – на улицах Петербурга, средь бела дня…).
Стоит ли удивляться, что Петр (всегда заботившийся об армии и флоте, что подтверждается многочисленными документами) к гвардии относился без малейшего уважения, еще будучи наследником, называл гвардейцев «янычарами» и говорил: «Они только блокируют резиденцию, неспособны ни к какому труду, ни к военным занятиям и всегда опасны для правительства».
В этом отзыве нет ни малейших преувеличений. Если называть вещи своими именами, картина рисуется самая неприглядная: многотысячное скопище бездельников десятилетиями жрет, пьет и роскошествует за государственный счет, не принося стране ни малейшей пользы… Петр с первых дней своего царствования попытался указать «янычарам» их настоящее место. Для начала он упразднил лейб-кампанию – гвардейскую роту, чьей единственной заслугой было участие в возведении на престол Елизаветы. Затем издал вполне здравое и толковое распоряжение, согласно которому все до единого, числившиеся гвардейскими офицерами, должны были соизволить нацепить соответствующие мундиры (многие – впервые в жизни) и исполнять отныне свои служебные обязанности.
Легко понять, что гвардию этот указ привел в злобный ужас – кое-кто и представления не имел, где расположены «его» казармы, а в чем заключаются азы службы, решительно не представлял… Однако император был непреклонен – и на плацу появились ошарашенные господа «офицеры», маршировавшие еще хуже рекрутов Петра I, которым привязывали к ногам пучки сена и соломы. Даже спустя полтора столетия одно из самых здравых решений Петра III лихо именовали «тупым самодурством»… Дашкова оставила примечательные строки: «Гвардейские полки (из них Семеновский и Измайловский прошли мимо наших окон), идя во дворец присягать новому императору, были печальны, подавлены и не имели радостного вида».
Ну еще бы! Кончилось тянувшееся десятилетиями безделье. Гвардию оскорбили самым жесточайшим образом, потребовав от нее настоящей военной службы. Чуть позже Петр поразил «янычаров» в самое сердце, дойдя до крайних пределов «самодурства»: он осмелился заявить, что отправит гвардию на войну! Циничное тиранство сего решения не оставляло императору никаких шансов уцелеть на престоле, вообще выжить… Такого гвардия уже не могла перенести – благо под рукой имелась матушка Екатерина, обещавшая вернуть исконно гвардейские вольности… То есть – прежнее сытое безделье.
И все же стоит уточнить: даже в гвардии нашлись честные люди. Вопреки распространенным легендам, агитация сторонников Екатерины среди гвардейцев вовсе не встретила единодушной поддержки. Когда измайловцы и семеновцы уже открыто перешли на сторону Екатерины, преображенцы колебались, кричали, что умрут за Петра. Только после того, как арестовали преображенских офицеров – С.Р. Воронцова, П.И. Измайлова, П.П. Войекова и многих других, – полк удалось вывести на улицы.
Однако и впоследствии, в первые дни после переворота, не было «всеобщего ликования». Один из очевидцев утверждал: «Я лично видел, как один матрос плюнул в лицо гвардейцу, сказав при этом: „Ты, бессовестный тип, продал императора за два рубля“». Секретарь французского посланника К-К. Рюльер, очевидец переворота (и ярый сторонник версии о «тупом самодуре»), все же признавал, что видел, как матросы упрекали в кабаках гвардейцев, «что те за пиво продали императора».
Возможно, в Петербурге после успешного переворота и обстояло так, как описывала Дашкова: «Улицы были запружены ликующим народом, благословляющим нас; звон колоколов, священники в облачении на паперти каждой церкви, полковая музыка производили неописуемое впечатление».
В Москве (как свидетельствует тот же Рюльер) обстояло несколько иначе. Получив манифест о восшествии Екатерины на трон (где Екатерина, в частности, цинично уверяла, что пойти на этот шаг ее, изволите ли видеть, слезно просили некие «выборные депутаты от народа»), губернатор огласил его перед военным гарнизоном и жителями столицы. Потом выкрикнул здравицу в честь новой государыни.
В ответ – всеобщее молчание, угрюмое, многозначительное и жуткое. Губернатор провозглашает здравицу вторично – и вновь молчание. Только в третий раз «Ура Екатерине!» подхватывают несколько голосов – это кричат стоящие рядом с губернатором офицеры, которым он злым шепотом приказывает немедленно изобразить «глас народа». А тем временем в солдатских рядах слышится глухой ропот: «Гвардия располагает престолом по своей воле…»
Вскоре Петр III будет убит кучкой пьяных гвардейцев – о возможности такого финала Екатерина, конечно же, и подумать не могла в доброте своей…
Виртуальность
Мог ли Петр III подавить мятеж гвардии?
Без особого труда. Утром 28 июня, едва в Петербурге начались беспорядки, генерал-поручик Михаил Измайлов с несколькими кирасирами прорвался из города и прискакал в Петергоф, где находился Петр. Ярый враг Екатерины, Измайлов не терял ни минуты. Без малейших натяжек можно утверждать: начни Петр действовать немедленно, он имел все шансы на победу. Тем более, что в его свите находился человек, который мог уверенно и жестоко раздавить мятежные полки…
Речь идет об одной из заметнейших и славных фигур XVIII столетия – графе и генерал-фельдмаршале Бурхарде Христофоре Минихе. Личность примечательнейшая…
На военную службу Миних попал семнадцатилетним. Двадцать лет воевал в Европе, дослужился до генерал-майора, а в 1721 г. перешел на русскую службу, где прославился не только на поле боя, но и постройкой каналов, шлюзов на Неве, Рогервикской гавани на Балтике, разработкой новых военных уставов. Именно Миних основал в Петербурге Кадетский корпус и ввел в русской армии кирасирские полки, взял Очаков, успешно осуществил рейд в Крым, разбил турок под Хотином (потеряв всего 70 человек при более чем тысяче убитых с турецкой стороны). Именно Миних арестовывал Бирона, а вскоре и Брауншвейгскую фамилию.
При Елизавете Миних угодил в немилость и был отправлен в ссылку – по злой иронии судьбы, в тот самый домик в Пелыме, который сам же Миних спроектировал для свергнутого Бирона… В Пелыме, в Тобольской губернии, Миних просидел двадцать лет. И ухитрился не просто выжить – сохранить железное здоровье. Упрямый крестьянский внук (предки Миниха были крестьянами, лишь его отец получил дворянство от датского короля Фридриха) разработал подробную и обширную программу выживания – сочинял духовные песни и проповеди, труды по фортификации, военные планы, трактаты о переменах в гражданском управлении, учил обывательских детей, работал на огороде. Спал при этом лишь три часа в сутки – и через двадцать лет вернулся волей Петра в Петербург, не лишившись ни единого зуба, крепкий и бодрый (сохранились воспоминания, что семидесятидевятилетний старик лихо крутил амуры с доступными придворными красотками).
Комментариев нет