На кухне замигали огоньки, мелодичный голос доложил, что готов и пирог, но Азазель буркнул:
– Подержи пока, не давай остыть.
С подносом в руках он подошел к столику у дивана, Михаил приподнялся и помог переставить на столешницу из толстого стекла две большие тарелки и две поменьше. На больших исходят одуряющими ароматами блестящие от горячего сока жареные тушки крупных птиц, а на меньших высятся горки шариков из запеченного мяса в подрумяненном тесте.
– Начали, – велел Азазель и, взяв тушку жареной птицы, разорвал пополам.
Облачко пара охватило Михаила, он не успел глазом моргнуть, как его руки уже ухватили ту, что на его блюде, и, выдрав толстую культяпку, поднесли ко рту.
По пальцам потек горячий сок, он непроизвольно слизнул, услышал довольный хохоток Азазеля, но уже не обращал внимания, а с наслаждением пожирал это нежнейшее белое мясо, вкусное и пропитанное сладчайшими ароматами.
Азазель насыщался молча и почти с таким же удовольствием, поглядывал, как наслаждается Михаил, а тот, утолив первый голод, продолжил поглощать пищу уже не так торопливо, даже посмотрел с подозрением на Азазеля.
– А ты почему ешь так мало?
– Напировался, – сообщил Азазель скромно. – Нет‑нет, я чувствую удовольствие и отличаю изысканное от просто вкуснятины, но не впадаю в грех чревоугодия, к которому ты так близок.
Михаил задержал ломоть жареного мяса у рта.
– Что‑что?
– Шутка, – сказал Азазель. – Но я вообще‑то человек… что так смотришь?… я человек во всем умеренный. Ну почти человек. И всегда им был… если не считать период вседозволенности, когда мы, молодые и дерзкие, сошли на гору Хермон и готовились показать всему миру, как надо правильно…
– Показали, – буркнул Михаил. – Из‑за вас пришлось всемирным потопом очищать всю землю.
– Согласен, – ответил Азазель, – мы наломали дров, но я сделал выводы. И прежние ошибки не повторяю.
– А новые?
Азазель посмотрел ему в глаза жутким немигающим взглядом.
– Ты ешь, ешь, а то остынет. Время покажет, ошибки они… или что‑то другое. Обрати внимание вот на эти легкие блюда из птичек. Их вкушают после тяжелого мяса. Я, кстати, мясо вообще не стал готовить, ты непривычен, а птица здесь мясом не считается. Смотри, какая нежная… К ней вот эти вина, тоже полегче. Не красные, не белые, а вполне трансгуманистические…
Михаил хотел было отказаться, но рука как будто сама по себе потянулась за одуряюще пахнущими комочками, лоснящимися соком, пальцы ухватили, и вот он уже снова жует с наслаждением…
Ну что я за животное, мелькнуло в сознании, а как же другие, что еще слабее?
Азазель, что наблюдал за ним с сочувствием на лице, заметил словно невзначай:
– Тебе через семь дней возвращаться в Брий, соблазны отпадут сами собой. Потому не старайся противостоять уже сейчас. Зато будешь знать опасные ловушки этого мира.
Михаил буркнул недовольно:
– Это не я. Это моя презренная плоть требует.
– Ты ее скоро оставишь, – согласился Азазель. – К счастью и для тебя.
– Почему?
Азазель вздохнул, покачал головой.
– А сам как думаешь? Ты же великолепен!.. Чтобы не засветиться, воплотился на другой стороне планеты… Потом отъехал от той точки на попутке, а затем еще один всплеск поля – и ты здесь?
Михаил пробормотал настороженно:
– Примерно так. А что?
Азазель покачал головой.
– Ты еще и прекрасен. Все бы так умело прятали следы!.. Сыщики бы умерли с голоду.
– Не понимаю сарказма, – сказал Михаил сердито. – В конце концов, какой смысл скрывать? Забираю тебя, тут же исчезаем! Что не так?
– А люди? – спросил Азазель. – Ты не представляешь, какие у них теперь совершенные методы слежки и обнаружения!.. Ты когда последний раз был на земле, во времена фараонов?
– Римской империи, – буркнул Михаил. – Уже говорил. А что, разве Рим не вечен?
– Ничто не вечно, – сообщил Азазель кратко. – Как и сама вечность.
Со стороны кухни пропикало, милый женский голосок доложил:
– Сдобный пирог «Император Востока» тоже готов…
– Спасибо, Сири, – ответил Азазель. – Ты такая заботливая. Выходи за меня замуж?
Женский голосок невидимой Сири ответил рассудительно:
– Мы еще недостаточно хорошо друг друга знаем, а я девушка скромная и целомудренная. Да и закон еще не принят.
– Как так? – спросил Азазель. – Я слышал, приняли месяц назад!
– Нет, только на рассмотрении…
Азазель горестно вздохнул, а Михаил еще раз осмотрелся.
– Что за демон, которого не могу увидеть?
– Так тебе и надо, – сообщил Азазель. – Ладно, остынь. Это реалии мира людей, который мне нравится все больше.
– Отвратительный мир, – буркнул Михаил. – Еще хуже того, который Создатель в праведном гневе снес потопом с лица земли.
Азазель поднялся и неспешно сходил на кухню, что составляет одно целое с этой огромной гостиной. Пирог принес на огромной и широкой доске, похожей на сандаловое дерево, но вообще, как заметил Михаил, не из древесины.
Михаил помог установить на середину стола, Азазель воткнул нож, из разреза чвиркнуло горячим мясным соком. Запах ударил в ноздри Михаила с такой силой, что он снова ощутил себя голодным.
Азазель разрезал крупными ломтями, Михаил ухватил ближайший, ладонь ощутила приятную горячую тяжесть, а зубы тут же впились с таким неистовым наслаждением, в которое он минуту назад ни за что бы не поверил.
Азазель пробормотал с набитым ртом:
– Люди умеют поесть… Целая культура вокруг культа еды наросла!..
– Чревоугодие, – отозвался Михаил невнятно, – это нехорошо.
– Нехорошо, – согласился Азазель, – если чревоугодие. А если культура? Понимаешь, культ еды и культура еды вроде бы схожи, особенно для такого умного, как ты, для солдат вообще нет разницы, они все жрут, а не вкушают, но на самом деле это две большие разницы, а то и три, хотя вообще‑то разница бывает только одна, но ты не бери в голову, ешь, голова у солдат для того и выросла.
Глава 6
Михаил со стыдом ощутил, что съел уже два больших куска этого бесподобного пирога и тянется за третьим, ужас какой, неужели плоть имеет такую власть, что ей ничем не противостоять? – от этой ужаснувшей мысли даже волосы ощетинились, как при смертельной опасности.
– Это что же, – спросил он осевшим голосом, – все так плохо?
Азазель ответил с оптимизмом:
– Ты что? Напротив, все прекрасно и удивительно!
Михаил сказал с мукой:
– Как это может быть прекрасным, когда все человечество оказалось в миазмах греха! Хотя бы в лапах этого вот отвратительнейшего и такого… такого зовущего чревоугодия, а оно еще, как предполагаю, не самый худший грех!..
– Скажи еще, – сказал Азазель с иронией, – погрязло.
– Погрязло!
– Оно всегда было в грехе, – сообщил Азазаль потрясающую новость, – я говорю о человечестве. Но когда удалось разделить плоть и душу, у людей появился шанс… Так что, знаешь ли, мудрый пророк Иисус был прав, когда сказал, что одна вставшая на путь исправления блудница для него ценнее сотни девственниц. Понимаешь ценность блудницы, что живет среди блуда в блудо‑блудящем мире, но находит в себе силы встать на путь очищения и целомудрия души?… Еще не врубаешься?…
Комментариев нет