– Вы можете вспомнить, что было с вами дальше?
Ракитин думал долго, но наконец ответил:
– Плен, госпиталь, побег из плена с генералом Корниловым, дядя представил меня императору…
– Кто ваш дядя?
– Князь Александр Сергеевич Лукомский, генерал‑квартирмейстер ставки верховного главнокомандующего.
– Вы знакомы с Николаем Николаевичем Ракитиным?
– Незнаком. Но Ракитины – наши соседи по смоленскому имению. Николая Николаевича я не знаю.
Светляков опять повернулся к взволнованной Веронике:
– Пусть немного передохнет. А потом начнем с ним работать. Но вы узнали его голос?
– Не совсем. То есть тембр вроде его, но он иначе произносит слова.
– Я то же самое считаю, – подключился Перумов. – А вообще я поражен: не мог даже представить, что такое вообще возможно! Как так, человек из двадцать первого века называет фамилии и должности людей, никому теперь не известных и живших сто лет назад! Это выше моего понимания.
– На свете, брат Горацио, есть многое такое, что и не снилось нашим мудрецам, – ответил Алексей Иванович и снова начал рассматривать Веронику.
– Он и со мной так же разговаривал, представлялся тем же самым подполковником Лукомским, а до того говорил с врачом, так же не приходя в сознание и не понимая, кто он на самом деле, – начала рассказывать она. – Вы можете помочь вернуть его? А то мне не по себе. Если честно, то мне даже страшно.
– Не надо бояться, – сделал попытку успокоить ее Алексей Иванович. – Он жив, здоров, просто сейчас где‑то далеко. Возможно, находится в более прекрасном времени, где есть и вы тоже, возможно, поэтому он и не спешит возвращаться в наше настоящее. Но у меня были случаи и более сложные. Так что не надо отчаиваться, а то на вас лица нет.
– Так вы поможете ему вернуться?
Светляков кивнул и задумался.
– Но задача ведь не только в этом, – наконец произнес он. – Я понял поставленную передо мной задачу так, что вашего мужа нужно вернуть, а кроме того, не травмируя его психики, узнать о событиях минувшей ночи, чтобы обеспечить ему алиби.
Девушка кивнула и после некоторой паузы негромко произнесла:
– Да.
– Тогда еще вопрос к вам. Но если то, что вы узнаете, лишь подтвердит его виновность, готовы вы это принять?
– Готова, потому что, кроме меня, этого никто знать не будет.
Светляков посмотрел на адвоката.
– Так и я никому ничего говорить не буду… – начал тот.
И вдруг Перумов начал суетиться и сжиматься под взглядом собеседника.
– Ну, хорошо, хорошо. Я выйду… Когда закончите, позовите, а я заодно посты проверю.
Дверь за ним закрылась.
– Присядьте на кровать, – попросил Светляков, – и возьмите мужа за руку.
Вероника так и сделала. И тут прозвучал уже совсем иной голос Светлякова:
– Ракитин! Николай! Слышишь меня?
– Слышу, – отозвался после некоторой паузы муж Вероники, – но очень плохо слышу. Ты далеко. Подойди ближе.
– Уже подошел, – продолжал, не трогаясь с места, психотерапевт. – Я уже совсем рядом.
– Вот теперь хорошо слышу. Ты хочешь спросить?
– Я прошу вспомнить вчерашнюю ночь. Где ты был и что помнишь?
– Все помню. Лес. Берег озера, светает. Рассвет бледный. Палатка. Заглядываю туда. Беру ружье.
– Какое ружье?
– Помповое «Итаке». На ложе – серебряные насечки. В палатке спит человек. Я приставляю ствол ружья к его груди и стреляю.
– Какое ружье? – прошептала пораженная Вероника. – О чем это он?
Светляков даже не посмотрел на нее. Он продолжал спрашивать:
– Вы знаете человека, которого убили?
– Знаю. Это Плаха. То есть Плахотников Юрий Данилович, бывший бандит и убийца. Теперь он член совета директоров моей компании.
– Что он говорит? – прошептала Вероника, пытаясь ладонью остановить бегущие из глаз слезы.
– Назовите число, месяц и место, где вы находитесь.
– Третье августа этого года. Карелия. Тридцать второй километр за Медвежьегорском. Начинает светать.
Светляков посмотрел на Веронику.
– Не надо плакать. Все хорошо.
– Как же хорошо? Третье августа через три дня только! И Плахотников жив.
– И слава богу, что жив. Ваш муж находится в другой реальности, где все идет по‑другому, время движется иначе, и совсем другие события происходят. Дадим вашему мужу отдохнуть. Да и вы успокойтесь – ничего страшного не произошло и, надеюсь, не произойдет. Давайте успокоимся, потом позовем сюда адвоката и скажем ему, что пока ничего не вышло. А вообще лучше этим заниматься с утра, на свежую голову.
Вероника кивнула. Погладила ладонь мужа и, наклонившись, поцеловала ее.
В сумочке зазвонил телефон. Пришлось вставать и смотреть, кто вызывает. А вызывала бывшая жена Гасилова. Вероника решила не отвечать. Телефончик перестал пиликать. Ракитина подошла к дверям и выглянула в коридор. Там стояла женщина с тележкой и Перумов.
– Завозите ужин, – махнула рукой Вероника.
Ужинали вдвоем. Алексей Иванович ушел почти сразу, как только признался, что ничего у него не вышло.
– Ну что ж, – вздохнул адвокат, кинув взгляд на закрывшуюся за психотерапевтом дверь, – и на старуху бывает проруха.
Ели молча, но когда Перумов взял стакан с чаем, он все‑таки не выдержал.
– Не вышло у него! Вот так просто! Как все прошло, Вероника Сергеевна? Может, вы мне расскажете чуть‑чуть подробнее?
– Коля отозвался, но сказал, что далеко и плохо слышит, а Алексей Иванович не стал настаивать.
Может быть, не надо было это говорить, придумывать, словно оправдываясь за незнакомого ей человека, но адвокат успокоился.
– И когда теперь получится?
– Завтра попробуем. Кстати, звонила бывшая жена Гасилова, но я не стала отвечать.
– Это вы напрасно. Вдруг она располагает какой‑нибудь полезной для нас информацией? Вы можете ей сами перезвонить?
– Могу, но не хочу. Во‑первых, она мне не подруга. Во‑вторых, она бывшая жена, с которой у Гасилова не было уже никаких отношений. В‑третьих…
Телефон зазвонил опять. И опять это была Гасилова. Вероника посмотрела на адвоката, и тот, догадавшись, чей это вызов, кивнул.
– Але, меня слышно? – спросил женский голос. – Это Жанна Гасилова. Ты меня узнала?
– Узнала.
– Я вот чего звоню. Ты вообще молодец. Я хоть и думала, что ты тварь последняя, но теперь, можно сказать, так не считаю… То есть, что я считаю, тебе, конечно, до лампочки… Так вот, Ракитин твой – молодец! Я только сейчас узнала – мне Лариска Суркис позвонила и со всеми подробностями ввела в курс дела. Вроде того, что отлились… или как там – отплатились волку овечьи слезки. Я, как ты понимаешь, не овца, но так просто говорят… И, конечно, терпеть была не намерена. Я бы сама этого козла своими собственными руками порвала… За все, что он со мной сделал… За то, что почти двадцать лет жизни ему отдала… Слава богу, что детей нет, а то бы они его сами… Но ты меня опередила, то есть твой Ракитин… Он сейчас где, кстати? В тюрьме уже? Тогда ты приезжай ко мне, посидим, вспомним былое… Как раньше было… Ты слышишь?
Комментариев нет