Из той далекой стороны
Мне в сердце смертью веет:
Там крыши острые видны,
Там горы голубеют…
То незабвенные края,
Счастливые чертоги,
Где некогда бродил и я,
Куда мне нет дороги.
На словах «там горы голубеют» отец всегда понижал голос. После ухода родителей Ричард подолгу смотрел в окно на синевшие вдали холмы.
Ричард не предполагал, что Кайнене живет столь напряженной жизнью. В Лагосе, когда они виделись урывками в отеле, он не задумывался о том, что жизнь ее, полная событий, мало изменилась бы даже без него. Его неприятно удивило, что он не единственный обитатель ее мира. Едва переехав в Порт‑Харкорт, Кайнене завела свои порядки. Работа для нее была превыше всего, она поставила цель расширить отцовские предприятия, превзойти отца. По вечерам к ней приезжали посетители: дельцы – за договорами, чиновники – за взятками, трудовой люд – за работой. Кайнене старалась не засиживаться с ними, зная, что Ричард читает или пишет у себя наверху и ждет, пока они уйдут. То и дело он гнал прочь страх, что ночью у него опять ничего не выйдет; он пока не мог полностью доверять своему телу и обнаружил, что чем больше страшится неудачи, тем сложнее ее избежать.
Когда он гостил в Порт‑Харкорте в третий раз, в дверь постучал слуга и доложил: «Мадам, приехал майор Маду». Кайнене попросила Ричарда спуститься с ней вместе.
– Маду – мой старый друг, я хочу вас познакомить. Он только что вернулся из Пакистана, с учений, – пояснила она.
Ричард еще в прихожей учуял запах одеколона, приторный, навязчивый. Наружность самого гостя была примечательна: широкое лицо, кожа цвета красного дерева, толстые губы, приплюснутый нос; Ричарду почудилось в нем что‑то первобытное. Когда тот протянул руку, Ричард невольно отступил: гость был громадного роста. Ричард привык быть выше всех, смотреть на людей сверху вниз, но сейчас перед ним стоял человек на полголовы выше, а широкие плечи и могучее сложение будто еще прибавляли ему роста.
– Ричард, это майор Маду Маду, – представила Кайнене.
– Здравствуйте, – сказал майор Маду. – Я о вас наслышан от Кайнене.
– Здравствуйте, – пробурчал Ричард.
Это уже слишком: запросто, с чуть снисходительной усмешкой называть Кайнене по имени, будто Кайнене не просто рассказывала ему о Ричарде, а нашептывала на ухо, с глупым хихиканьем, рожденным физической близостью. Маду Маду – надо же такое имечко выдумать. Ричард сел на диван; Кайнене предложила выпить, он отказался. Он чувствовал, как кровь отхлынула от лица. Ему было бы приятнее, если бы Кайнене сказала: «Это Ричард, мой любовник».
– Так вы с Кайнене познакомились в Лагосе? – начал разговор майор Маду.
– Да.
– Она впервые рассказала мне о вас, когда я звонил ей из Пакистана, с месяц назад.
Ричард не знал, что ответить. Он понятия не имел, что Кайнене звонили из Пакистана, и не помнил, чтобы она хоть раз упомянула о дружбе с офицером, у которого что имя, что фамилия – все одно.
– А вы давно знакомы? – спросил Ричард и тут же забеспокоился, не промелькнуло ли в его тоне подозрение.
– Наши семьи соседствуют в Умунначи. – Майор Маду повернулся к Кайнене: – Говорят, мы даже в родстве, так ведь? Только ваши предки украли нашу землю, и мы от вас отреклись.
– Нет, это ваши предки украли нашу землю, – со смешком возразила Кайнене.
Ричарда удивил ее низкий, хриплый смех. Еще больше его удивило, как по‑хозяйски держался Маду – развалился на диване, без спроса сменил кассету в магнитофоне, шутил со слугами. Ричард чувствовал себя не у дел. Почему Кайнене не предупредила, что майор Маду останется ужинать? Почему она пьет не джин с тоником, как Ричард, а разбавленный виски, как майор Маду? Почему майор Маду засыпает его вопросами, будто он здесь хозяин, а Ричард – гость, которого надо развлекать? «Как вам нравится Нигерия? Очень вкусный рис, правда? Как ваша книга? Как вам Нсукка?»
Ричарду были противны и вопросы, и безупречные манеры гостя за столом.
– Я учился в Сэндхерсте, – рассказывал майор Маду, – и больше всего ненавидел тамошний холод. Тем более что по утрам нас гоняли по морозу в одних шортах и рубашках.
– Представляю себе, – кивнул Ричард.
– Не то слово. Каждому свое. И вас, не сомневаюсь, скоро замучает ностальгия, – сказал майор Маду.
– Вряд ли.
– Вы в курсе, что Британия ограничила въезд из Содружества? Хотят, чтобы все сидели дома. Самое смешное, что они к нам могут приезжать сколько угодно. – Пережевывая рис, майор Маду вертел в руках бутылку, словно перепутал минеральную воду с вином и интересовался выдержкой. – Как только я вернулся из Англии, меня отправили в Конго с Четвертым батальоном ООН. Командование у нас было хуже некуда, но все равно я не променял бы Конго на более‑менее безопасную Англию. В Конго хотя бы тепло. – Майор Маду помолчал. – Мы были под началом полковника‑британца. – Он мельком взглянул на Ричарда и продолжал жевать.
Ричард кипел от гнева; пальцы не слушались, он боялся выронить вилку.
Сразу после ужина, когда они сидели на веранде при луне и слушали хайлайф, раздался звонок в дверь.
– Должно быть, Удоди. Я его просил за мной зайти, – сказал майор Маду.
Ричард прихлопнул назойливого москита над ухом. Как видно, дом Кайнене служил местом встреч майора с друзьями.
Удоди оказался невзрачным человечком, без тени искушенного обаяния и легкой надменности майора Маду. Он явно был пьян, сильно пьян, судя по тому, как он долго тряс Ричарду руку.
– Вы деловой партнер Кайнене? Торгуете нефтью? – спросил Удоди.
– Я вас не представила! – спохватилась Кайнене. – Ричард, это майор Удоди Экечи, друг Маду. Удоди, это Ричард Черчилль.
– Ага. – Глаза майора Удоди сузились. Он плеснул в бокал виски, осушил залпом и что‑то сказал на игбо.
Кайнене ответила по‑английски, холодно, с расстановкой:
– Не твое дело, Удоди, кого я выбираю в любовники.
Ричард открыл рот, чтобы отчитать наглеца, но не издал ни звука. На него накатила слабость, как от горя или болезни. Музыка смолкла, слышался лишь рокот далеких волн.
– Ой, прости. Согласен, не мое дело. – Майор Удоди с хохотом вновь потянулся к бутылке.
– Ну‑ну, полегче, – остановил его майор Маду. – Похоже, ты с утра начал.
Майор Удоди налил себе еще бокал и обратился к Кайнене:
– Вот что я тебе скажу: с белыми путаются женщины определенного сорта – из бедных семей и с фигурой, что по вкусу белым. – Помолчав, он передразнил английский акцент: – «Чертовски аппетитные попки!» – и загоготал. – Белые лапают женщин по темным углам, а жениться – ни‑ни. Где это видано? Они и на люди‑то с ними не выходят! Но женщины все равно позорятся, цепляются за них, а взамен получают лишь жалкие подачки да дрянной чай в красивых банках. Это рабство на новый лад, говорю тебе, рабство. А ты дочь Большого Человека, что ты с ним связалась?
Комментариев нет