Кайнене направилась к двери, спросив на ходу:
– Когда ты едешь в Кано?
– Завтра. – Оланне так хотелось, чтобы Кайнене осталась, чтобы села на кровать, обняв подушку, и они болтали и смеялись, как раньше!
– Счастливого пути. Привет тете, дяде и Аризе.
– Передам, – сказала Оланна, но за Кайнене уже закрылась дверь.
Оланна прислушалась к шагам сестры по ковру в коридоре. Только сейчас, когда они вернулись из Англии и снова жили под одной крышей, Оланна осознала, как мало осталось у них общего. Кайнене была замкнутым ребенком, потом угрюмым, подчас язвительным подростком; она не старалась угодить родителям, и Оланне приходилось отдуваться за двоих. И все же они были близки, несмотря ни на что. Их связывала дружба. Когда все переменилось? Ничего страшного между ними не произошло – ни крупной ссоры, ни серьезного недоразумения, – они просто отдалились друг от друга, и сейчас именно Кайнене упорно держалась на расстоянии, не позволяя вернуть былую близость.
Оланна решила не лететь в Кано самолетом. Ей нравилось сидеть у окна поезда и смотреть, как проносятся мимо густые леса, тянутся равнины, бредут стада, а следом идут погонщики в расстегнутых рубахах. Добравшись до Кано, Оланна в который раз изумилась, до чего не похож он на Лагос, на Нсукку, на ее родной Умунначи, какие же все‑таки разные Север и Юг. Здесь под ногами раскаленный серый песок, а дома, на Юге, – комковатая рыжая земля; деревья здесь ухоженные, не то что буйная зелень Умунначи. Здесь всюду, куда хватает глаз, простирается плоская равнина, сливаясь на горизонте с серебристо‑белесым небом.
От вокзала Оланна взяла такси, попросила водителя остановить у рынка и подождать, а сама побежала проведать дядю Мбези.
Она пробиралась вдоль узких рядов, вокруг сновали мальчишки с тяжелыми тюками на головах, торговались женщины, орали разносчики. Из музыкального ларька несся хайлайф; Оланна, чуть замедлив шаг, подпела Бобби Бенсону и заспешила к дядиной палатке, где полки были уставлены ведрами и прочей домашней утварью.
– Омалича! – воскликнул дядя Мбези, увидев ее. «Красавица» – так называл он и Оланну, и ее мать. – Я о тебе вспоминал. Чувствовал, что ты скоро к нам пожалуешь.
– Здравствуй, дядя!
Они обнялись, Оланна уткнулась ему в плечо. От него пахло потом, уличным рынком, пылью деревянных полок.
Не верилось, что дядя Мбези и ее мать вместе росли, что они брат и сестра. Мало того что светлокожий дядя
Мбези не блистал красотой, он был еще и насквозь земным. Не оттого ли Оланна так восхищалась им, что он нисколько не походил на мать?
Когда Оланна приезжала погостить, дядя Мбези после ужина всегда усаживался с ней во дворе и делился семейными новостями: незамужняя дочь родственников беременна, и он хочет забрать ее к себе, чтобы спасти от гнева односельчан: здесь, в Кано, умер его племянник, и нужно подешевле переправить тело на родину. Или говорил с ней о политике: что обсуждает сейчас Союз игбо, за что борется, против чего выступает. Собирался Союз игбо у дяди Мбези во дворе. Оланна несколько раз бывала на собраниях, и ей запомнилось одно, когда разгневанные мужчины и женщины говорили о том, что на Севере детей‑игбо не принимают в школы. Встал дядя Мбези и топнул ногой. «Ndi be anyi! Братья мои! Мы сами построим школу! Соберем деньги и построим!» Выслушав его, Оланна вместе со всеми хлопала и кричала: «Правильно, так и сделаем!» – но в глубине души опасалась, что построить школу будет непросто. Пожалуй, легче убедить северян принимать в школы детей‑игбо.
Однако теперь, спустя всего несколько лет, Оланна ехала в такси мимо школы Союза игбо на Эйрпорт‑роуд. Шла перемена, и детвора высыпала на школьный двор. Мальчишки играли в футбол сразу несколькими командами на одном поле, и то один, то другой мяч взлетал в воздух – Оланна удивилась, как они не путают мячи. Ближе к шоссе собрались стайками девчонки, прыгали то на одной, то на другой ножке и хлопали в такт. Когда такси подъезжало к коммунальному дому в Сабон‑Гари, Оланна еще издали увидела тетю Ифеку у придорожного киоска. Тетя Ифека вытерла руки о линялую накидку, обняла Оланну, отстранилась, чтобы разглядеть ее получше, и снова обняла.
– Наша Оланна!
– Тетушка! Kedu?
– Хорошо, а уж тебя‑то как рада видеть!
– Аризе еще не пришла со своих курсов кройки и шитья?
– Будет с минуты на минуту.
– Как у нее дела? О‑na agakwa, все хорошо? Как ее успехи?
– Весь дом завалила выкройками.
– А что у Одинчезо и Экене?
– Они все там же, на прошлой неделе приезжали, спрашивали про тебя.
– Как им живется в Майдугури? Торговля налаживается?
– С голоду не умирают.
Глядя в простое, некрасивое лицо тети Ифеки, Оланна пожалела на миг, что та ей не мать, – но тут же устыдилась этой мысли. Тетя Ифека и так ей почти как мать, ведь это она выкормила их с Кайнене грудью, когда у матери сразу после родов пропало молоко. Правда, Кайнене говорила, что никуда молоко у матери не пропадало, она просто боялась, что грудь отвиснет, и сдала двойняшек невестке, тоже кормившей ребенка.
Сабон‑Гари (в переводе с языка хауса «новый город») – кварталы в городах Северной Нигерии, где жили выходцы с Юга.
– Пойдем в дом, ada anyi. – Захлопнув деревянные ставни киоска, где стояли ровными рядами коробки спичек, жевательная резинка, сладости, сигареты, стиральные порошки, тетя Ифека взяла у Оланны сумку и первой направилась во двор.
Дом был приземистый, некрашеный. На веревках висело белье, жесткое, будто иссушенное зноем. Под деревом кука свалены автомобильные покрышки, с которыми играли дети. Оланна знала, что тишине во дворе скоро конец: вот‑вот дети вернутся из школы, зазвенят в кухне и на веранде голоса. Семья дяди Мбези занимала две комнаты. В первой, где видавшие виды диваны на ночь сдвигали, освобождая место для циновок, Оланна достала гостинцы – хлеб, обувь, флакончики крема, – а тетя Ифека стояла в сторонке, спрятав руки за спину, и приговаривала: «Да воздастся тебе добром за добро. Да воздастся».
Через минуту влетела Аризе и, чуть не сбив Оланну, бросилась обнимать.
– Сестренка! Что ж ты не сказала, что приедешь? Мы бы хоть двор подмели почище. Ах, сестренка, aru amaka gi! Какая ты красивая! Столько всего нужно тебе рассказать!
Кругленькая, с пухлыми руками, Аризе вся тряслась от смеха. Крепко обняв ее, Оланна почувствовала, что все идет как надо, как и должно идти. Для того она и приехала в Кано – за миром и покоем. Тетя Ифека стреляла глазами по двору – присматривала курицу пожирнее. В честь приезда Оланны тетя Ифека каждый раз резала курицу, пусть даже последнюю. Куры важно разгуливали по двору, на боку у каждой красная метка, чтобы отличать их от соседских. Оланна давно уже не возражала ни когда тетя Ифека резала для нее курицу, ни когда они с дядей Мбези уступали ей свою кровать, а сами ложились на циновках, рядом с многочисленной родней, постоянно гостившей у них.
Комментариев нет