«Начинается», – подумала Татьяна. Но оно никогда и не заканчивалось. Просто из некоторых воспоминаний потоком времени вымывает насыщенность цвета; краски тускнеют, переживания блекнут и остаются в памяти лишь словами, не чувствами. Как ярлычки на коробках, в которых давно уже нет содержимого: высохло или растворилось.
А потом вдруг эту коробку вытряхивают тебе на голову и оказывается, что она полным‑полна грязи и седой собачьей шерсти.
– Веня, вы большие мальчики. Разбирайтесь без меня.
– Боже упаси, никаких разборок! – рассмеялся он. – Шучу я, Танечка, шучу! Или ты от Юрки заразилась невосприимчивостью к смешному?
– Угомонись.
Вениамин перестал улыбаться.
– Ты тоже считаешь, что тогда с Гектором была моя вина?
Удивительно, как ему это удается: неприятным голосом говорить до того проникновенно, что и не хочешь отвечать, а все равно ввязываешься в разговор. Видимо, сказывается опыт общения с паствой или кто там у него.
– Какая разница, что я считаю! – Татьяна все‑таки разозлилась. – Не нужно впутывать посторонних в вашу историю!
– Посторонних?
От веселого удивления в его голосе ей стало не по себе.
– Ну что за глупости, – пожурил Вениамин. – Посторонние, Танюша, в этом королевском забеге не участвуют.
– Почему в королевском?
– Норвежский писатель Асбьёрнсен. Написал сказку про кроликов. – Вениамин прикрыл глаза и продекламировал: – «Пастух свистнул разок в дудочку, и все зайцы сбежались на лужайку, да еще и выстроились рядами, как солдаты на параде».
Он открыл глаза и глянул на нее с насмешливой проницательностью.
– Если ты шагаешь строем и бьешь в барабан, не притворяйся зевакой. Или решила сменить амплуа и записаться в идиотки? Так это место занято Людой. Не сбрасывай ее с пьедестала. У тебя‑то выбор есть, а ей больше некуда податься.
Подмигнул и пошел, виляя тощим задом.
Татьяна опустилась в кресло, которое занимал Юра. Настроение было испорчено безвозвратно.
– Говорит, сказка про кроликов, а сбежались‑то зайцы, – вслух сказала она.
Но мысль об ошибке Вениамина не принесла утешения.
«В любой момент я могу уехать». Собственно, прямо сейчас и стоит это сделать, не откладывая в долгий ящик. Дождаться дочь, сообщить Прохору, что срочно вызывают на работу, – и бегом на электричку.
Он, конечно, после такого демарша вычеркнет ее из списка живых, но зато…
– Татьяна!
Она вскинула голову, глядя, как он идет по тропе: подпоясанная белая рубаха, в руке коса. Не будь Татьяне так тошно, она бы рассмеялась. Косит, значит. И даже ясно под кого. Под Льва Толстого косит Прохор Савельев, причем под Толстого времен Ясной Поляны. Мало ему нынешней славы Тульского Зодчего! Хочется масштабных ассоциаций и таких параллелей, чтобы дух захватывало. И дом себе поставил – не дом, а декорации к бытию великого писателя земли русской. И жену выбрал – кроткую, бессловесную, глупую, зато красивую и с русой косой до пояса (уж не по косе ли выбирал? фотогенично, и потомки будут ахать и восхищаться). И всячески утверждает себя в памяти свидетелей как могучего старика, эдакий столп современной литературы, мастодонта, силищи необыкновенной и проницательности нечеловеческой.
«И ведь верят, вот что страшно».
Татьяна смотрела исподлобья, как Прохор идет к ней, и думала, что помри он сегодня – и завтра соседи начнут рассказывать о нем легенды. Да что там, он уже сейчас воплощенный миф.
Но ведь и в самом деле могуч. Даже на расстоянии чувствуется, какая от него исходит сила. «Мы рядом с ним кажемся безжизненными сопляками, – подумала она. – Все, кроме детей. У них энергия по другой шкале измеряется, не в его единицах».
– А что это ты от всех спряталась? – мягко пожурил Прохор.
– Разве спряталась? – через силу улыбнулась она. – Просто тихо здесь. Хорошо.
«Сказать про отъезд, сказать сейчас же!» Она открыла рот, чтобы соврать о работе…
– Скучно тебе у нас, Танюша? – неожиданно спросил старик. – Маешься, котенька моя?
Татьяне показалось, что ее ударили под дых.
Вот так вот. Умом все понимаешь, а все равно к горлу подступает ком. Как будто тебе снова пять лет, и мама наказала, а ты бежишь к дяде Прохору, который хватает, подкидывает в воздух, целует в нос, обещает пряники и карусель, а пока тихонечко от мамы возьми‑ка «Школьную» в клетчатой синей обертке, да спрячь, дурочка, спрячь! съешь за баней, вот и умница… ну беги, котенька, беги…
Десять лет спустя: кладбище, снег, от могильщиков разит перегаром, и на всю жизнь у Татьяны этот запах станет ассоциироваться со смертью. За спиной шепоток вьется поземкой: «– …двух девок… – …а вторая где? – Вон, с Раей… – …никого не щадит… – …и не говорите, ох, какое горе… – …поздно нашли, а я всегда повторяла, что…»
Грузная фигура проступает из снеговой завесы. Одним взглядом Прохор изгоняет глупых жалельщиц и наклоняется к ней. «Ничего, котенька, ничего». Тяжелая рука на ее плече – как якорь, не позволяющий шторму вырвать корабль из порта и утопить в ледяном море.
Вот так: одно слово, и в тебе снова оживает то, что казалось давно отмершим.
Татьяну охватила жалость. Старый ведь он, Прохор. Ей впервые пришло в голову, что он наверняка болеет, в его возрасте и без болезней – это фантастика. Только никому не признается. Может, потому и собрал всех своих, потому и детей упросил привезти. Все хорохорится. С косой расхаживает!
Сколько он уже не писал? Последняя книга вышла пять лет назад. С тех пор занимается только чужими рукописями, привечает каких‑то неряшливых юнцов, пристраивает странные их повестушки на публикацию.
Целыми днями расхаживает по саду с реквизитом в руках, притворяется, что занят делом. Играет в хозяина земли, если не в бога – с него ведь станется, с замахом и амбициями у него всегда все было хорошо! Глава семейства, патер фамилиас. Но и это ведь ложь. Никогда вокруг него не было многочисленного клана родни. Всех разогнал, включая собственных сыновей. Веньке‑то хоть бы хны, он сам для себя солнце и звезды. А Юрка до сих пор искалечен этой отцовской нелюбовью. Впрочем, старшему сыну Прохора Савельева ударов судьбы хватало и без отца.
– Вовсе я не маюсь, – бодро сказала Татьяна. – Работается мне здесь хорошо. Янка счастлива, поправилась на два кило. Не выдумывай!
Призрак электрички помахал длинным хвостом и растворился вдалеке.
Она, размякнув, встала, поцеловала Прохора в лоб и сама почувствовала, каким правильным был этот внезапный и несвойственный для нее порыв.
– Про Яну я и хотел с тобой поговорить. Слушай, она у тебя плавать умеет?
– Умеет…
– Вот и славно! – кивнул Прохор. – На реку пойдем завтра. Хочу ребятишек развлечь, а то от вас с Юркой и Веником проку, как от ишаков на скачках. Так что готовься, мамаша: дитятко твое узреет великого Нептуна!
Комментариев нет