– Пятилеткой, у которой лучшая подружка – яблоня? – уточнила Бэй, засовывая томик Шекспира в задний карман.
– Нет.
Однако же это была правда. В глазах Сидни Бэй навсегда осталась черноволосой и голубоглазой малышкой, какой была в то лето, когда они вернулись в Бэском и поселились у Клер. Бэй часами валялась под старой яблоней на заднем дворе Уэверли, мечтая о чем‑то.
– Пятнадцатилеткой, у которой лучшая подружка – яблоня?
– Бэй, прекрати, – сказала Сидни и двинулась следом за дочерью в гостиную. – Никакая эта яблоня тебе не подружка. Фин – твой друг. Рива Александер – твоя подруга. Она ведь пригласила тебя в комитет по подготовке к Хеллоуину, разве не так?
– Рива… ну, в общем, она нормальная девчонка. Но она мне не подруга. Она запихнула меня в этот свой комитет только потому, что учителя постоянно просят меня переставить парты у них в классах так, как будет лучше всего, – возразила Бэй. – Знаешь, как меня называют в школе? Бэй Фэншуй. Рива просто затащила меня в этот комитет. Она меня не приглашала.
– Потому что тебе отлично удаются такие вещи. Дизайн интерьеров – вот с чем тебе нужно связать свое будущее. Я в этом уверена. Тебе надо идти в колледж на дизайнера, – ободряющим тоном сказала Сидни, пытаясь донести до дочери, что школа – это не навечно.
Бэй лишь пожала плечами и взяла рюкзак, который стоял на разлапистом бежевом диване напротив камина. Когда Сидни вышла замуж за Генри и обосновалась в этом городе так прочно, как и предположить не могла, покидая его в свои восемнадцать, этот старый фермерский дом походил скорее на пещеру первобытного человека. Генри и его ныне покойный дед много лет жили одни, по‑холостяцки, и не видели ничего предосудительного ни в потемневших стенах, ни в ветхих коврах с протоптанными дорожками: от входной двери в гостиную, из гостиной в спальню, из спальни в ванную, из ванной в кухню, из кухни к задней двери. Генри всю жизнь ходил по пятам за дедом. Когда в доме поселились Бэй с Сидни, они принесли с собой светлую мебель и занавески, новые ковры и желтую краску, которая искрилась на солнце. Несколько лет назад они даже отремонтировали кухню, обставив ее шкафчиками со стеклянными дверцами, сменив раковину и перестелив полы. Но если интерьер дома и изменился, то привычки Генри остались прежними. Он все так же каждый день передвигался по дому по раз и навсегда заведенным маршрутам. Только, в отличие от деда, у него не было ни сына, ни внука, который ходил бы за ним по пятам.
При мысли об этом Сидни прижала ладонь к животу.
Бэй двинулась к двери.
– Не хочу с тобой спорить, мама. Я делаю все, что в моих силах. Честное слово. И у тебя не получится мне помочь, как бы ты ни старалась. Я знаю, что тебе очень этого хочется. Но у тебя ничего не получится. Я люблю тебя.
А вот тут она ошибалась. Бэй шла ко дну. Просто сама она пока этого еще не понимала. И задача Сидни заключалась в том, чтобы не дать ей уйти под воду.
Сидни проводила дочку до двери и остановилась, глядя, как та спускается с крыльца. Солнце уже показалось над горизонтом.
– Я тоже тебя люблю, малышка, – отозвалась она.
Бэй шагала по длинной подъездной дорожке, ведущей от их дома мимо холодных и мокрых полей. Уже светало, и призрачный туман плыл над землей, не касаясь поверхности. Где‑то вдали мычали коровы, которых гнали на утреннюю дойку. Это была нескончаемая однообразная работа. Как ежеутренний танец. Ее отец Генри, танцующий со своими коровами.
Когда она вышла на дорогу, Финеас Янг уже поджидал ее там. Он был длинный и худой, с белесыми волосами и светло‑зелеными глазами. Его неотесанная семейка жила на другой стороне дороги, на участке, заставленном старыми автомобилями и заваленном тракторными шинами, которые они использовали вместо цветочных клумб. Янги славились своей богатырской силой. Они не гнушались никакой тяжелой работы и трудились в основном у себя на ферме.
Легенда гласила, что раз в поколение в семействе Янг рождается мальчик, наделенный еще более недюжинной силой, чем все прочие Янги, и непременно получает имя Финеас. Он становится самым сильным мужчиной в городе, и именно его все зовут, когда возникает необходимость сделать по‑настоящему тяжелую работу: в одиночку поднять бетонную крышку старого колодца, сдвинуть тяжелый валун, срубить высокое дерево, когда рядом в доме спит младенец и нельзя пустить в ход шумную бензопилу.
Фина же богатырем не назвал бы никто. Несмотря на свое имя и всеобщие ожидания, он не был самым сильным мужчиной в городе. Никто не просил его ничего двигать. Он был, по его собственному определению, никчемушником. Они встречались здесь, на автобусной остановке, каждое утро с самого первого класса. Мама Бэй много лет подряд торчала на остановке вместе с ними, опасаясь оставлять детей на дороге одних. Родители Фина никогда ничего не опасались. Никому даже в голову не могло прийти задирать одного из Янгов, в особенности того, чье имя было Финеас. Классу к шестому Бэй наконец удалось убедить мать, что им с Фином ничто не грозит.
– Привет, Фин, – сказала Бэй, подходя к нему.
Дыхание стыло у нее перед лицом облачком белесого пара. Она уткнулась носом в ворот своей кофты. Они никогда не разговаривали в школе, только здесь. У них был молчаливый остановочный договор.
– Привет, Бэй.
Он знал про записку, которую она передала Джошу. Все в школе знали. Но у него хватало милосердия никогда не упоминать о ней вслух. Они стояли в уютном стылом молчании. В такое время машин на дороге почти не было.
– Значит, на завтрашней хеллоуинской дискотеке будут хорошие украшения? – неожиданно спросил Фин.
– Ну да. – Бэй с любопытством взглянула на него. – Ты пойдешь?
Он фыркнул и принялся ковырять гравий на обочине носком старого армейского ботинка, который когда‑то носил его отец, погибший в Афганистане.
– Я‑то? Да ни за какие коврижки. – Он помолчал, потом спросил: – А Рива Александер ведь тоже в этом вашем комитете, да?
– Да.
– Я слышал, как она говорила про еду, которую собирается принести. Это звучало так мило, – с тоской произнес Фин. – Она хорошая.
– Рива? Ты серьезно? – Бэй покачала головой, как будто он ее разочаровал. – Ну ты даешь, Фин!
– Ой, брось. Ты можешь сохнуть по Джошу Мэттисону, а Рива мне нравиться не может? – Он заметил выражение лица Бэй и, спохватившись, сказал: – Прости.
– Все нормально.
Когда вытаскиваешь свое сердце из груди и выставляешь его на всеобщее обозрение, не стоит ожидать, что никто этого не заметит.
Комментариев нет